Смех дьявола

В пятницу 13-го числа мы атаковали деревню Серкей. Спускаясь к Экуше, я видел самую страшную бойню. Мы должны были выйти к национальной автостраде № 24-бис. Я шел за танком моего друга, Жоржа Бюи, командовавшего авангардом. За полями, окруженными живой изгородью, мы увидели шоссе, запруженное вражескими машинами, которые казались парящими над листвой. На несколько мгновений все замерло. Потом начался апокалипсис. Орудия всех наших танков извергли огонь, и воздух наполнился дымом и зазвенел от криков… Подразделению удалось, переходя по улочкам, преодолеть ужасное скопление сгоревших машин, изуродованных тел и горящих танков, пересечь национальную автостраду и достичь цели — моста на Орне».

Письмо заканчивалось нежными словами, обращенными к жене и маленькому сыну. Леа аккуратно сложила его. По радио сообщили о попытке самоубийства Дриё ля Рошеля. Зазвонил телефон.

— Алло… Руфь!.. Это ты? Это правда ты?

— Да, моя маленькая, это я.

Леа почувствовала на щеках теплые соленые ручейки, когда услышала слабый, но очень знакомый голос той, кого считала погибшей. Она могла только пролепетать:

— О, Руфь!.. Руфь…

Франсуаза и Лаура по очереди хотели поговорить со своей гувернанткой, также плача от радости. Лаура первой вытерла слезы, воскликнув:

— Это первая хорошая новость, которую мы услышали за долгое время. Это нужно обмыть.

Она пошла на поиски бутылки шампанского в то место, которое она называла «своим запасом».

— Оно немного согрелось, но это неважно. Эстелла, дайте нам бокалы и выпейте с нами.

Даже Шарль имел право на «наперсток шампанского», как говорила тетушка Лиза.

— Мы не догадались даже спросить у нее, что стало с Монтийяком, — сказала Лаура, допивая свой бокал.

«Верно, — подумала Леа, — от радости, что она жива, я забыла о Монтийяке. Но так лучше. Монтийяк умер для меня… Зачем мне знать, что могло уцелеть там… Слишком много крови уже пролилось на этой земле… Пусть достанется Файяру, меня это больше не интересует».

— Вы понимаете, мадам Франсуаза, сорок франков кило картофеля!.. Три часа в очереди на рынке Сен-Жермен, чтобы принести десять килограммов его!.. А сливочное масло? Его больше нет! А чтобы покупать его по тысяче франков за килограмм, нужно быть миллионером, — возмущалась Эстелла.

— Не волнуйтесь, — сказала Лаура, — я завтра достану масла, я получила табак и туалетное мыло и смогу обменять их.

Старая служанка посмотрела на девушку с восхищением.

— Не знаю, как вы это делаете, мадемуазель Лаура, но без вас мы давно бы умерли с голоду. Хорошо, что вы не слушаете мадемуазель Альбертину.

— Молчите, Эстелла. Я виновата, что недостаточно тверда в отношении Лауры и что принимаю эти продукты с… с…

— Скажите прямо, тетя, с черного рынка. Ну да, я торгую на черном рынке. У меня лично нет охоты умереть с голоду, дожидаясь прихода союзников. Я ничего не краду, я обмениваю, извлекая небольшую прибыль. Я занимаюсь коммерцией. Все мои друзья делают то же самое.

— Это не оправдание, бедное мое дитя. Столько несчастных страдают и лишены всего! Мне стыдно за наше благополучие.

Лиза, до этого ничего не произносившая, подскочила, краска бросилась ей в лицо, повернувшись к сестре, она воскликнула:

— Наше благополучие!.. Я надеюсь, ты шутишь?.. Поговорим о нашем благополучии. Ни чая, ни кофе, ни шоколада, ни мяса, ни приличного хлеба! Этой зимой и без огня! И все потому, что мадемуазель не желает есть досыта, иметь тепло под предлогом, что есть безработные, пленные, бедняки, у которых нет ничего! Но если мы откажем себе, разве им будет теплее и сытнее?!

— Я это знаю, но мы должны быть солидарны с несчастными.

— Теперь больше нет солидарности! — крикнула Лиза.

— Как ты можешь говорить такое?.. — пробормотала Альбертина, глядя на сестру, слеза стекала по ее морщинистой щеке, оставляя след на припудренной коже.

Эта слеза успокоила гнев Лизы, которая бросилась к сестре, прося прощения. Обнявшись, они скрылись в комнате Альбертины.

— Всегда одно и то же, — заметила Лаура, — стоит одной заплакать, другая бросается ее успокаивать… Что ты делаешь сегодня после полудня?

— Ты меня спрашиваешь? — откликнулась Леа.

— Да.

— Я обещала Шарлю отвести его в Люксембургский сад и покатать на карусели.

— А ты, Франсуаза?

— Я вернусь к себе. Друг Отто должен позвонить вечером и сообщить мне о нем.

— У тебя еще много времени.