Смех под штыком

— Ребята небоеспособны. Свирепствует эпидемия. В налет за продуктами не с кем итти. Деморализованы. Поднимали вопрос, чтобы им дали документы, и они могли раз’ехаться по домам… После Гузовского боя несли двух раненых. Они стонут, душу раздирают, а другие слушают. Теперь боятся итти в бой. Ранили — и погибай: ни санитаров, ни лазаретов. На носилках потаскают по горам верст тридцать — и растрясешь душу. Заболел — бросили. Всю дорогу от Абрау почти на сто верст усеяли больными. Под Сахарной головкой оставили лазарет с 16-ю товарищами. Пришли белые — и перекололи. Ходили на Пшаду. Не на гарнизон, муки набрать на мельнице — никто не хотел итти в засаду, пришлось самому за пулемет ложиться.

— Но неужели никаких перспектив?

— Пока что — да… Видно, мохом обрасти придется и ждать случая…

— Нам бы только выйти на Кубань: там быстро выздоровеют. Давай организовывать реввоенсовет, а что дальше — видно будет. Нужно создать центр, власть получить. Пойдем в группу; я им доклад сделаю о провале и прочем, покажу себя и предложу выбрать представителей на конференцию. Ты аттестуй меня, что-де послан из Советской России для организации, и выставь мою кандидатуру от пятой. Идет? На конференции же меня больше узнают, я возьму инициативу в свои руки, и тогда легче будет провести меня в реввоенсовет.

— Хорошо, валяй, поддержу.

Прошло три дня. Пашету все некогда сходить. Илья надоел ему; наконец, условился, что сперва он сходит с писарем, сделает доклад, а во второй раз пойдет с Пашетом, и тот выставит его кандидатуру.

Итти пришлось версты три по снежным горам под свирепым норд-остом. Потом начали спускаться в громадное ущелье по обрывистым склонам: где за кустик придержатся, где за камень, где сползут, где спрыгнут с камня на камень. Ущелье теплом дышит… Тропинка стала грязная, скользкая — еще трудней итти.

Встретились два зеленых. Один заболел, другой уже переболел. Оба поднимаются, чтобы получить помощь в хуторе. Друг другу помогают, друг друга вниз тянут… Желтые, измученные. Страдальческие глаза…

Спустился Илья с писарем вглубь ущелья — на пологом склоне у ручья влипли в месиво грязи землянки. Бродят уныло зеленые. Командир роты, Китенберг, бледный мальчишка, силится ругаться, требовать от них работы, а у самого непослушный язык заплетается…

На пригорке у холодного, тлеющего, сырого костра сидят хмурые зеленые, греются. На суку висит бычья нога, и на нее засматривается прибившаяся голодная собака. Что ее занесло сюда? Или нерассуждающая верность человеку? Что занесло сюда самих зеленых? Гибнут у подножья щедрых деревушек…

Китенберг показывает землянки — в них лужи воды; просачивается она из-под камня, а выхода ей нет; канавы в землянках порыты, но вокруг толстый слой грязи, — не разроешь до камня. Примирились с лужами, настилают над ними из жердей нары и на них спят. Сверху каплет грязь, снизу грязь, вокруг грязь…

Медленно собрались зеленые, понукаемые Китенбергом, грустно выслушали похоронный доклад Ильи о гибели товарищей, сняли шапки, фуражки в память погибших… Сами обреченные…

Вернулся Илья на хутор, снова отозвал Пашета в пустую половину хаты:

— Почему зеленые не в хуторах? Ведь есть же место, свои же зеленые здесь — почему они равнодушно смотрят, как гибнут в багне их товарищи?

Пожал плечами Пашет, посмотрел на Илью:

— Мы — гости, они — хозяева. Заставить не можем: они сильней нас…

— Так чего же мы сидим здесь: уходить отсюда нужно. Я видел двух зеленых. Они помогали друг другу вылезать наверх. Это — потрясающая картина… Я спустился в ущелье, провел там почти с час, поднялся, а они все выбирались… Есть же другие хутора здесь, есть сараи, да вот эта половина хаты — пустая, а в ней двадцать человек поместить можно…

— Ты думаешь, мы об этом не думали? Мы ведь здесь недели две. Не могли же сразу в хуторах остаться? А на случай облавы — куда прятаться? Теперь, когда вырыли землянки, ребята понемногу выбираются: то больной, то начальник, то прибьется к кому-либо — так незаметно и все выберемся. Поставь ребром вопрос — местные на дыбы поднимутся, испугаются, что их об’едят. А так — не пугаются. Послали было под Крымскую, в отряд «Гром и молния», человек 25 — вернули их; тоже говорят: опасно, откроют.

На следующий день сходили на выборы. Пашет голой грудью рассекал норд-ост, Илья возмущался:

— Ты на пророка похож — так не протянешь долго: в баретках снегу полно, подвязался веревкой, грудь голая. Это никуда не годится.

Боевой план Ильи.

Выбрали Илью. Сзывают конференцию от трех групп, выбирать Реввоенсовет от 120 человек.

Собралось представителей человек десять, да командиров, да слушателей человек двадцать — аудитория солидная. Забрались в пустую половину одной хаты — набилось полно.

Зная о своей застенчивости, Илья говорил на этот раз сидя за столом, чтобы не растерять своих мыслей, говорил ясно и сильно, отчеканивая фразы. Вначале он сжато сказал о необходимости об’единиться, создать центр. Сообщил о положении на фронте, и приступил к главному:

— Предстоящие события и наши задачи можно разбить на три периода: