Смех под штыком

Оба офицера кинулись бороться. Один схватил Кравченко за горло, грянуло два выстрела… кровь брызнула струей из головы офицера, и он с обезображенным лицом свалился на пол. Обернулся Кравченко — на земле борются… Офицер уже нащупал свой наган… Сатана расколол ему череп двумя пулями.

Товарищ вскочил; Кравченко приказал ему отослать пулеметы в цепь, а сам метнулся в общую караулку к Черногорцу.

У пирамид стоят его ребята. На нарах в разных позах — лежат, сидят, стоят, подняв руки вверх, добровольцы. Один из них раскинулся на полу с вывалившимися из головы мозгами.

Крикнул Кравченко, напряженно дыша:

— Все благополучно?

— Все.

— Заводите всех во двор!

Затоптались вооруженные заключенные, расступились. Добровольцы растерянно, торопливо схватывались с мест и проходили во двор.

Завели. Кравченко окликнул разводящего. Тот подскочил, козырнул;

— Я!

— Я дам тебе 10 человек снимать посты. Малейший намек — будешь убит на месте.

— Слушаюсь…

— Да ты не тянись.

— Я не тянусь: я сам против белых.

Пошли.

— Кто идет?… — окликает часовой.

— Свои, свои.

— Что пропуск?

— Прицел… Клади винтовку — отходи.

Его окружают, ставят свой пост, идут дальше.

Все посты заменены своими. Кравченко пошел открывать камеры. Распорядился грузить кассу, пишущие машинки, инструменты мастерских — сапожной, и портняжной. Запрягли лошадей в две подводы и фаэтон.

Около четырех часов ночи громадная толпа черным потоком поплыла от тюрьмы к старому кладбищу, где ожидала их группа зеленых. Надзиратели и добровольцы, не пожелавшие итти в горы, были заперты в камеры.

Ушло человек пятьсот: смертники, заложники — родственники вождей революции, каторжники, просто заключенные, надзиратели, помогавшие Кравченко, — Вард, Сидоров и несколько других. Ушел и разводящий с группой солдат. Унесли с собой человек 35 больных на носилках.

Кравченко с полутораста вооруженными заключенными, при двух пулеметах, прикрывал сзади уходящую в горы толпу. Люди, пережившие кошмары тюрьмы, обреченные на расправу озверевших, отчаявшихся белых вояк, весело оглядывались на осевшую в темноте заброшенную тюрьму, на завистливые огоньки сытого города, и смеялись, задыхаясь от слез радости. Женщины, не стесняясь, плакали, искали глазами своего освободителя, этого прекрасного сатану, готовые целовать ему ноги.

Они шли в эти черные дикие горы, как в родную семью, ища там спасение, добрых людей.

Из-за ставень приземистых домишек, из-за чуть приоткрытых дверей чуланов трусливо высовывались заспанные лица толстых баб в смятых рубахах, их отдергивали законные сожители и сами всматривались через щели в темноту, замирая от страха, ожидая нападения или выстрел. Они сразу догадывались, что это — заключенные, и решали, что пришли, наконец, в гости зеленые. Но им непостижим был героизм человека, дерзнувшего освободить заключенных, когда сам он был за системой замков и решеток.

Толпа подошла к кладбищу. Цепь зеленых поднялась от радости, бросилась навстречу — и остро почувствовала вся масса: «Так это не сон в черную ночь, это — спасение, воля! Железные решетки, зловонные камеры с парашами, серые стены из дикого камня, жестокие, холодные надзиратели, отвратительное хлёбово, — все уплыло назад, в вечность. Да где же этот спаситель? Кто он?» Буря восторга, смех, слезы…

А этот спаситель, будто не он виновник случившегося, напряженно, серьезно разговаривает с командиром группы зеленых, вглядывается в сторону города, угрожающе сверкающего огоньками, и договаривается о дальнейшем пути. Нужно спешить: белые могут встретить, могут преследовать.

Торопливо пошли дальше. Цепь — впереди толпы, цепь с пулеметами — сзади. Вскоре донеслись со стороны города глухие, редкие выстрелы. Еще острее поняли освобожденные, что это — явь, нужно скорей уходить от опасности.

Пришли в деревню Федотовку, когда уже рассвело. Крестьяне встретили узников с радостью, разместили по хатам, зарезали для них быка, накормили их.

Кравченко, не спавший почти три ночи, приказал выставить посты, а сам, одевшись полковником, вместе с командиром отряда, в форме унтер-офицера с карабином, поскакал в Новороссийск, посмотреть, что там творится.

Город метался в панике, точно в пожар. Над городом носились тревожные утки: «Две тысячи каторжан вырвались из тюрьмы, будут всех резать до самого колена». Белые пустили слух, что тюрьму освободил изменник, полковник Кравченко. Очередь у пароходов, растянулась на три квартала. С генерал-губернатором был припадок бешенства весь день.

Поездили часа полтора, под’ехали к квартире Чухно, перекинулись с ним парой фраз — и ускакали обратно.

Кравченко был опьянен безграничной волей, усталостью, успехом. Голова кружилась от гармонии впечатлений — так смутно, отдаленно воспоминание о затхлой тюрьме, кандалах, точно это было давно, давно.

Азартная игра, ставкой которой была обреченная голова Кравченко, не знавшего об этом, игравшего без козырей, втемную, окончилась его победой. План, лелеянный им много месяцев, выполнен им с точностью машины, выдержанно, до мельчайших подробностей.

Оживление зеленых на Абравском полуострове.