Смех сфинкса. Танец обсидиановой бабочки

– Вот не знал, – посетовал Пьер, – ведь считается, что это национальный напиток чехов и немцев. А у нас пьют вино, причём соответствующее определённой закуске. На столе всегда есть устрицы, омары, но без жаренной индейки не обходится ни один Новый год.

– Как у нас – без шампанского! – воскликнула Лия.

– А откуда к вам пришло оно, знаешь? – спросил Захи.

– Считается – из Голландии. Пётр Первый многое перенял у них, и этот обычай пить игристое, встречая Новый год, тоже. А вот Сталин ввёл традицию пить его под бой курантов. И это так романтично, величественно и торжественно: неповторимый звон Родины – древней земли мужественных и сильных, отстоявших во все века и во всех сражениях право жить на ней предков – и бурлящее игристое, переменчивое, как сама жизнь, искрящееся золотистыми брызгами нашего светлого будущего. Я с юности, когда появилось телевидение, ожидала этого момента. Праздник начинался уже с обретения вожделенной зелёной бутылки с чёрно-золотистой этикеткой.

– Ну, и где это наше светлое будущее?

– Там, куда мы его послали, – коротко ответила Лия спросившей и продолжала: – Сталин издал распоряжение о производстве «Советского шампанского». В Артёмовске, это недалеко от Донецка, был построен завод шампанских вин. Я на нём на экскурсии была… Боже, как всё переплелось в этом мире… и не такие мы уж разные. Я сейчас подумала, что планета – большая коммунальная квартира, а мы – соседи, получившие отдельные, возгордившиеся, опустившиеся до чванства, мести и ненависти друг к другу, вспоминающие мелкие обиды и забывшие золотые правила общежития, непреложные правила выживания в коммуналке.

Все притихли и призадумались. Как неожиданно эта древняя женщина-фараон связала вечность и современность. Как будто она знала, что придут далёкие потомки и через её храмы, обелиски, статуи и скрижали соединят, казалось бы, несоединимое и сделают выводы. Каждый воспринимал по-своему открывшуюся информацию, и каждый, естественно, делал свои выводы, согласно уму и мировоззрению. Захи это понимал, и только выдержав паузу, продолжил экскурсию дальше:

– Тутмос III не разрушил ее погребальный храм – это было бы святотатством. Но вот асирические ее изображения – в погребальном уборе Осириса – он приказал обезличить, и барельефы, изображающие деяния фараона Мааткара, были сбиты. Это лишало ее достойной загробной жизни, и, кроме того, была стерта запись о ее жизни как фараона и существовании как человека. Но… время восстановило справедливость. Стена со временем разрушилась и обнажила спрятанную правду. Так человечество узнало ее имя. А совсем недавно в Карнакском храме в песке под обелиском нашли ее статую. Кто-то из жрецов рискнул сохранить для вечности облик этой незаурядной женщины.

Группа подошла к обелиску, рассматривая иероглифы. Захи прочитал: «Вот мечется сердце мое туда и обратно, думая, что же скажут люди, те, что увидят памятники, мной сотворенные, спустя годы и будут говорить о том, что я совершила… не говори, что это похвальба, но скажи: „Как похоже это на нее (ее величество Хатшепсут), как достойно отца ее (бога Амона)!“»

В Фивах недалеко от поминального храма Дейр-эль-Бахри, восставали из песка изуродованные многочисленные скульптуры, изображающую женщину-фараона. Глядя на это варварство, Лия сказала:

– Сколько же человечество потеряло из-за тщеславных амбиций отдельных личностей. Как рука поднялась уничтожать предметы высокого искусства, такую красоту?!