Смех Циклопа

Она встает и указывает на портрет мужчины в фиолетовом облачении – лысого, с сигаретой в зубах.

– Тогда нашим Великим магистром был он, Пьер Дак. Во время войны он руководил подпольным радиовещанием «Французы говорят с французами» под эгидой Лондонского радио. Как деятеля Сопротивления его схватили и бросили в застенок. Он бежал и стал из Лондона высмеивать правительство Виши.

– Знаменитый лозунг «Радио Парижа лжет, радио Парижа немецкое» под музыку «Ла Кукарача»! – демонстрирует познания Исидор.

– Браво, это мало кто знает! После войны Пьер Дак и его друзья Франсис Бланш, Рене Госсини и Жан Янн изобрели жесткий юмор. Так возрождалась GLH. Мы проникали в сатирические журналы, в издания комиксов, в политические газеты, потом на радио, на телевидение, в кинематограф. Без нас не было бы фильмов с Бурвилем, Фернанделем, де Фюнесом.

Она не может сдержаться и гладит закрытый чемоданчик с BQT.

– После смерти Пьера Дака управление переходило из рук в руки людей, не пользовавшихся известностью за пределами маяка. Движение становилось все герметичнее, отрывалось от окружающего мира. Нас тайно финансировали щедрые дарители, часто из числа прославленных комиков и кинопродюсеров. Так мы пришли к полной автономии и к регулярному анонимному сочинению шуток.

– Тех, что звучат в бистро и в школьных коридорах, тех, что помещают на обертках сладостей?

– Любых, но с одной и той же философией: обличение тиранов, ретроградов и зазнаек, борьба со святошами и с занудами, против суеверия и расизма. Можно обо всем говорить, надо всем смеяться, лишь бы с уважением к человеку, а не с намерением его унизить.

– У вас была своя школа?

– Конечно, на маяке велась учеба. Мы повышали квалификацию юмористов, подсказывали им темы для шуток. Борис Виан был из наших. Это он обнаружил, что «выход – это вход, которым пользуются наоборот» и что «говорить об идиотах в наши глубокомысленные дни – единственный способ доказать наличие у тебя свободной независимой мысли».

Лукреция уже подметила, что цитирование юмористов – местный вид спорта: вся GLH только этим и занимается.

– В мае 1968 года мы стояли за студенческим движением, снабжали его лозунгами, афишами, гэгами: «Под мостовой пляж», «Запрещать запрещено», «Не желаю тратить жизнь на заработки», «Будьте реалистами, требуйте невозможного», «Беги, позади тебя старый мир». Все эти юмористические лозунги придумали наши творческие люди из маяка-призрака.

– Но Май-68 провалился, – напоминает Лукреция.

– У нас была идеологическая программа нового общества. Студенты и профсоюзы слушали нас вполуха. Личные интересы и политический эгоизм пересилили истинное желание изменить мир. После провала Мая-68 мы решили действовать коварнее. Через наш английский филиал мы поспособствовали созданию британской комической группы «Монти Пайтон».

– За ними тоже стояли вы? – с воодушевлением переспрашивает Исидор. – Обожаю их! С ними никто не сравнится.

– «Монти Пайтон» – полные беспредельщики, совсем не знают берегов. Дошли до того, что как-то раз сочинили скетч про… BQT!

Беатрис встает и идет мимо портретов своих предшественников к двери, на которой висят плакаты с кадрами из фильмов. На одном группа «Монти Пайтон».

– Помню, это скетч «Самая смешная на свете шутка»! – радуется Исидор Каценберг.

– «Монти Пайтон» попросили у нас разрешения намекнуть на BQT. Один из них, Грэм Чепмен, учившийся на маяке, сказал Великому магистру: «BQT – это так невероятно, что никто не способен вообразить, что она может существовать».

– Неужели тогдашний Великий магистр позволил выдать миру величайший секрет вашего общества? – не верит Лукреция.

– В 1973 году это был еще Пьер Дак. Он уже состарился, устал, но по-прежнему любил дерзость. Это показалось ему забавным. Скетч «Самая смешная на свете шутка» был впервые показан в апреле 1973 года в их программе «Летающий цирк», между двумя другими сценками «Монти Пайтон», и люди смеялись «как положено».

– Невероятно! – ахает научный журналист.

Беатрис возвращается в кресло, ей трудно оторвать взгляд от стального чемоданчика. Ее ладонь благоговейно гладит сталь, во всем ее облике сквозит ностальгия.

– Лично я здесь с 1991 года. Мой отец был комиком, и с ним сыграли грязную шутку…

Она мрачнеет. Исидор понимает, что произошло что-то серьезное, и просит рассказать.

– Он играл в большом, на триста мест, театре. Однажды он начал выступать, и при первом скетче никто не засмеялся. Он сохранил спокойствие и продолжил, но второй скетч тоже не вызвал смеха. Он отыграл всю программу при гробовом молчании зала.

Ужас какой!

– На протяжении всего спектакля не засмеялся ни один человек из всех трехсот. Ни звука из зала! Улыбок – и тех не было. Триста непроницаемых физиономий, глухая стена.

Бр-р… Кошмар!

– Все это были статисты, которым заплатили, чтобы они не смеялись. Таким был «комический» замысел телепостановщика.

– Триста человек не смеются все полтора часа? Оглушительная тишина! – сочувствует Лукреция, помнящая собственный страх сцены.