Смех Циклопа

– Я смеялся, когда в семнадцать лет у меня впервые был секс, и я испытал оргазм, – говорит он. – Девушка подумала, что я смеюсь над ней, ушла и больше не захотела меня видеть. Я нашел другую подружку. Она понравилась мне именно смешливым нравом. В момент оргазма, который мы испытали одновременно, мы оба расхохотались. Наш роман длился целый год.

Зачем он мне это рассказывает? Я прошу рассказать о смехе, а не о постельных приключениях! Может, он хочет заставить меня ревновать?

— Когда мы занимались любовью, вы, кстати, не смеялись…

– Я смеюсь только после «большого» оргазма. Знаете, женщины часто путают эякуляцию и мужской оргазм. Бывает эякуляция без оргазма, и бывает психологический оргазм без эякуляции. Я думаю, и у женщин все происходит примерно так же.

Лукреция чувствует, что краснеет.

Он со мной разговаривает с такой грубой откровенностью, потому что ему неловко. Ему стыдно, что он обязан мне своим спасением. Все мужчины одинаковы! То, что делает он, необыкновенно, а то, что делаю я, – так, ничего особенного. Когда он поджигает театр, чтобы спасти меня, – он герой, а когда я бью его по спине, чтобы спасти его, – я… просто добрый приятель.

Лукреция начинает есть, чтобы отвлечься от мрачных мыслей.

– А кроме секса что-нибудь у вас вызывало смех?

– Наверное, фильм «Монти Пайтон и Священный Грааль»! Впервые я увидел его, когда мне было восемнадцать. То, что скетчи начались прямо с титров, показалось мне ужасно новым и удивительным. Я расхохотался. Больше в зале никто не смеялся, на меня стали шикать, и это рассмешило меня еще больше. Я думаю, что человек смеется до слез как раз тогда, когда смеяться нельзя.

Он вертит в руках палочки для еды.

– Я считаю, что настоящий смех – это бунт против остального человечества. Фильм Монти Пайтона ценен именно умом и дерзостью.

Лукреция ест утку. Она берет косточку и шумно обсасывает ее.

– А что смешит вас, Лукреция?

– Во время секса я не смеюсь. И мне кажется, что, если бы вы в такой ситуации стали бы смеяться, я обиделась бы точно так же, как ваша первая подружка.

Вот так. Я сказала это.

Он улыбается.

– Насколько я помню, больше всего я смеялась над анекдотом, – продолжает Лукреция.

– Так вот откуда ваша вера во всемогущество шутки.

– К врачу приходит пациент в большом цилиндре. Доктор спрашивает: «Что вас беспокоит?» Пациент приподнимает шляпу, под ней лягушка, лапки которой словно приросли к его голове. Врач в ужасе спрашивает: «И давно это у вас?» А лягушка отвечает: «Сначала это была просто бородавка на ступне!»

Исидор хохочет. Лукреция удивлена, что анекдот ему так понравился.

– Отлично! Абстрактный анекдот!

– Я услышала его в четырнадцать лет. У меня тогда как раз были бородавки на ступнях, и я страшно переживала. Анекдот меня несколько успокоил. А у вас какой любимый анекдот?

– Не помню. Я их сразу же забываю.

– Ну, хоть один!

– Ладно, но он короткий. «Доктор, у меня провалы в памяти!» – говорит больной. «И давно?» – спрашивает врач. «Что – давно?» – спрашивает пациент.

– И все? Не смешно.

– А мне смешно потому, что я боюсь болезни Альцгеймера. Это своего рода заклинание, изгоняющее злых духов.

– Юмор действительно обладает терапевтическим воздействием. Когда-то одна шутка чуть не убила меня, а другая спасла от смерти.

– А чуть не убила вас шутка вашей… Немезиды?

Лукреция вздрагивает.

– Может быть, вы так хотите узнать, от чего погиб Дарий, именно потому, что шутка едва не отправила вас на тот свет. Я прав?

Он понял. Он все чувствует. Он гораздо внимательнее к собеседнику, чем остальные. Меня это очень трогает. Другие мои любовники говорили только о себе и ничего не слушали. Они делали вид, что интересуются мной, чтобы я ими заинтересовалась. А Исидору действительно важно не только мое тело, но и душа. А я не ценю это и считаю вторжением в личное пространство. Я неправа. Рассказать ему все?

— Я могу сказать вам только, что это произошло первого апреля.

Неожиданно она прерывается и смотрит на экран телевизора.

– Черт! Сегодня двадцать седьмое марта.

– Ну и что?