Он звонит в колокольчик. Появляются три здоровяка в темно-розовых плащах. Лукреция не успевает пикнуть, как они хватают ее и уносят в подвал.
– Что вы с ней сделаете?
– Накажем. Наказание помогает лучше усвоить информацию.
– Но, мне кажется, вы сказали, что уже не применяете телесные наказания.
– Это наказание не телесное, правда, на мой взгляд, оно еще хуже. Она вернется через несколько минут.
Действительно, вскоре появляется запыхавшаяся Лукреция с горящими щеками. Она, по-видимому, пережила нечто неприятное. Но она не печальна, а лишь серьезна.
– Простите, – говорит она, опустив глаза. – Поверьте, этого больше не повторится.
Стефан Крауц продолжает:
– Итак, смех появился за 320 тысяч лет до нашей эры. Он способствовал эволюции человека, поскольку именно в Восточной Африке тогда произошел резкий скачок в развитии человеческого интеллекта.
Он переворачивает страницу.
– Как отмечено в наших архивах, третий случай, когда люди отреагировали смехом на комическую ситуацию, имел место за 45 тысяч лет до нашей эры. Это история о том, как кроманьонцы и неандертальцы не поняли друг друга.
Продюсер излагает Исидору и Лукреции факты.
Он делает паузу, проверяя, не засмеется ли Лукреция, но та молча записывает.
Стефан Крауц кажется довольным.
– Теперь перейдем к шумерам. 4803 год до нашей эры.
– Шутка про женщину, сидящую у мужа на коленях? – спрашивает Исидор.
– Вы ее знаете? Вы прочли диссертацию профессора Макдональда о происхождении юмора? Интересно, но тоже неполно. Макдональд говорит о шумерской шутке 1908 года до нашей эры. А я – о вещах значительно более древних.
Он рассказывает, как пошутил шумерский царь Эншакушана во время переговоров с аккадским царем Энби Иштаром.
Затем переворачивает еще несколько страниц.
– Затем юмор переместился в Индию. Мы нашли шутку, придуманную в 3200 году до нашей эры, в эпоху цивилизации Хараппа.
Крауц рассказывает о комической ситуации, в которую попали индийский принц и танцовщица, обездвиженные судорогой во время занятий любовью.
Лукреция разражается смехом. Продюсер с опечаленным видом звонит в колокольчик.
– Не надо! Обещаю больше не смеяться! – умоляет Лукреция.
– Это нужно вам. Вы должны научиться владеть собой.
Он снова звонит в колокольчик. Трое мужчин уносят Лукрецию, которая кричит: «Нет, только не это!»
Она возвращается через несколько минут с еще более красным, мокрым, словно от слез, лицом. Оно хранит следы перенесенных мучений, но не грусти.
– Не знаю, что на меня нашло. Я буду держать себя в руках, – твердо говорит она, опустив глаза.
– Возможно, то, чему мы здесь и сейчас учимся, однажды спасет вам жизнь, – замечает Стефан Крауц.
Лукреция еще дважды за утро исчезает в подвале, откуда возвращается пунцовая и полная раскаяния.
Они разбирают древний юмор, изучая страну за страной. Наконец наступает обеденный перерыв, и они идут в столовую.
– Почему тут все без масок?
– Те, кто должен остаться неузнанным, едят не здесь.
Стефан Крауц снимает маску, Лукреция и Исидор следуют его примеру. Когда они входят в столовую, все смотрят на них. Лукреция тоже рассматривает присутствующих. Около ста человек. Некоторые очень пожилые. Большинство – женщины за сорок.
В столовой сразу устанавливается благожелательная атмосфера.