Смехачи Мейерхольда

ГосТиМ заключил с драматургом договор. 17 января 1930 года состоялась читка пьесы автором труппе и членам художественно-политического совета. Последние приняли её без особого энтузиазма. Им не понравилось, что столь серьёзное дело, как партийная чистка, показано насмешливо. Да и главный персонаж мелкая фигура для партии, не вредитель, не враг народа.

Весной Мейерхольд со своим театром уехал на длительные гастроли во Францию. Премьеру «Уважаемого товарища» запланировали на осень. Чтобы не терять время, Зощенко решил передать пьесу в два ленинградских театра — БДТ и Театр сатиры (который через два года стал называться Театром комедии). Оба коллектива начали репетировать. Потом в БДТ узнали, что их «монопольное право» нарушено, и отказались.

Работать продолжал лишь Театр сатиры, и 17 мая 1930 года состоялась премьера спектакля, поставленного Гариным и Локшиной.

Сразу же спектакль попал под обстрел критиков. Ополчились и на режиссёров, и в первую очередь на автора.

Зощенко поругивали за драматургические ляпсусы, предъявляли претензии из-за вторичности, даже третичности. Якобы было много похожего в пьесах Михаила Булгакова, Валентина Катаева, Алексея Файко, Василия Шкваркина. Первое, что сразу приходит в голову, это эрдмановский «Мандат» с его ярко выраженной антимещанской направленностью.

Режиссёров обвиняли в излишней легковесности — задались целью лишь развлекать публику; в том, что заостряли внимание лишь на одном персонаже; слишком детализировали алкогольную физиологию. И главное — мейерхольдовские методы постановщиков плохо сочетаются со сценическими традициями Театра сатиры.

Критики могли говорить, что угодно, однако зрители валом валили на «Уважаемого товарища». Он с самого начала был обречён на успех. Ещё бы — ведь на афише красовались две столь популярные для ленинградцев фамилии — Зощенко и Утёсов, игравший главную роль.

Надо сказать, после переезда в Северную Пальмиру Утёсов стал любимцем публики, причём не только как создатель первого советского джаз-банда. Ещё в 1929 году в ленинградском Театре сатиры Леонид Осипович играл в спектакле «Республика на колёсах». Там он исполнял песню «С одесского кичмана», на которую быстро навесили ярлык «манифеста блатной романтики». Это брань такого рода, которая, скорее, привлекает зрителей, чем отпугивает.

Что же касается самой пьесы, «Уважаемый товарищ» обладает всеми признаками неповторимого зощенковского стиля, благодаря чему у его произведений — миллионы поклонников.

Уже в прологе, написанном от лица «директора театра», сатирик подтрунивает над собой:

«Автор, конечно, человек неопытный. Он в первый раз вылезает с драматическими опытами. Он не знал, так сказать, всех своих возможностей. Тем не менее автор просит сообщить: он ни капельки не горюет, что именно нам отдал своё произведение. Тем более, куда было давать? В МХАТ? Автор просит сказать, что у него просто не хватило бы нахальства тревожить такое крупное художественное заведение. Тем более, там разные всякие высокие традиции… Так сказать, тень Чехова. Книппер и так далее и тому подобное и прочее. К тому же Станиславский может обидеться. Скажет:

— A-а, грубо… Нехудожественно, скажет. Чехов, скажет, комедии и драмы мог как-то тоньше думать…» (цитирую по машинописному тексту, сохранившемуся в архиве Эраста Гарина, испещрённому его многочисленными пометками, дополнениями, изменениями)^{29}.

Пролог закончен, и зрители переносятся в комнату Барбарисова в коммунальной квартире. Сам он в безмятежной позе лежит на кровати и курит. Жена собирает бельё после стирки. Начинаются убойные зощенковские диалоги. Из-за них одних хочется идти в театр.

«Анисья Николаевна. Вы бы, Пётр Иванович, книжку бы почитали, чем лежать-то задеря морду. Ну те вас чего-нибудь спросят на этой вашей проклятой чистке. А вы не в зуб толкнуть.

Барбарисов. Мне читать нечего. Я насквозь всё знаю. Теоретическая часть меня отнюдь не пугает. Это пора бы вам знать. А не разные дамские предположения строить. Меня более пугают бытовые признаки. (Садится.) Вот, скажут, для примеру, супруга у вас, скажут, какая-то такая, пёс её знает, крикливая мелкобуржуазная особа. (Подходит.) Чего вы её не гоните по шеям?»^{30}

Вскоре в комнате появляется уполномоченный квартиры Растопыркин. Он предлагает выдать Петру Ивановичу удостоверение… Тень «Мандата» вовсю реет над «Уважаемым товарищем». Правда, зрителям нет дела до вторичности и прочих критических шпилек. Они наслаждаются текстом. На сцене появляется любовница Барбарисова — Блюдечкина, «кокетливая, простоватая мещанка». Пётр Иванович сразу апеллирует к Растопыркину:

«— Или вот взять дамы… Гляди, они сами ко мне набегают. Сами прутся. Я их за волосья к себе в комнату не втаскиваю. И они по службе от меня не зависят. Тут нельзя сказать, мол, склоняет сукин сын. Мол, пользуется своим служебным положением. Тут никакой такой грубой ситуации нету. Тут скорей всего любовная ситуация, что ли.