«Где я только не работал! И в «Летучей мыши», и в оперетте Потопчиной («Гейша», «Корневильские колокола»), и у Фореггера, и у Бебутова, и в детском театре (коронная роль — медведь Балу в «Маугли»), и в Теревсате, и в Пролеткульте, и в Темусеке, и в театре «Четырёх масок», и в Вольном театре, и в Гос. Показательном театре, и в Моск. Драматическом театре (Тихон в «Грозе»), и в Ленинградском б. Александрийском театре, и в театре им. Комиссар-жевской. Во время этих скитаний я причаливал и к самому Художественному театру. Но что-то там мне не понравилось (в то время). Почему-то он напоминал мне либеральную Флёровскую гимназию с инспекторами и классными наставниками. Все ходили на цыпочках. И я тоже походил с месяц на цыпочках, не получил никакой работы, только обещали дать роль одного из шести сидящих на заборе в «На дне», роль со словами: «Эх… эх… эх…»{108}.
Неизвестно, сколько бы ещё молодого актёра мариновали в ожидании ролей, но в это время на горизонте появился Мейерхольд с лозунгами «Театрального Октября».
«ЧАЙКА» МЕЙЕРХОЛЬДА
Критик Николай Кладо так сформулировал причины, заставлявшие Игоря Ильинского часто менять театры, роли, амплуа и жанры: «Жадность к жизни, к знанию, стремление переиграть как можно больше ролей, научиться всему, что таит в себе искусство актёра, познать радость восприятия открывающегося перед ним света…»{109}
Вроде бы общие слова, однако суть выражена точно. Во время поисков и метаний молодой Ильинский зримо увидел, что на одних природных данных далеко не уедешь, мастерству необходимо учиться, нужны театральная школа, твёрдая система.
Такой школой для него стало сотрудничество с Мейерхольдом, с которым он проработал с перерывами с 1920 по 1938 год.
Под руководством Мастера он освоил биомеханику, научился владеть своим телом, чувствовать себя свободно в любой сценической атмосфере, играть в различных жанрах и овладел искусством пантомимы. Последний фактор был весьма важен для актёрской деятельности, Ильинскому он пригодился не только в театре.
Всеволод Эмильевич был режиссёром в двух ведущих столичных театрах, Александрийском и Мариинском, когда произошла Февральская революция. Мейерхольд с присущим ему пылом поддержал приход новой эпохи. Он часто выступал перед различными аудиториями, делая в своих речах упор на необходимую революцию в искусстве. Пафос был направлен против «академизма». Старое нужно ломать, утверждать новое.
С воодушевлением режиссёр-новатор принял и Октябрьскую революцию. С января 1918 года он работал в разных секциях театрального отдела Народного комиссариата просвещения, преподавал на Курсах мастерства сценических постановок. В августе вступил в РКП(б). При каждом удобном случае выступал, требовал от актёров, чтобы те во имя искусства всего земного шара отреклись от старой России.
Летом следующего года Мейерхольд поехал на лечение в Ялту, где был застигнут наступлением белогвардейских войск и арестован «на Добровольческой территории» деникинской контрразведкой.
После отступления белых Мейерхольд заведовал отделом искусства Новороссийского совета. В Ростове-на-Дону встретился с Анатолием Васильевичем Луначарским, который перевёл ценимого им режиссёра в Москву и 16 сентября 1920 года назначил главой Тео Наркомпроса, где начисто заглохла инициативная работа. Требовалось встряхнуть это ведомство, которое постепенно превращалось в бюрократическое.
Всеволод Эмильевич взялся за дело засучив рукава. Он разработал и возглавил специальную программу «Театральный Октябрь». Суть её состояла в том, что нацеливала участников произвести в искусстве революцию, аналогичную той, какая произошла в государстве. При этом новый пролетарский самодеятельный театр всячески противопоставлялся старому профессиональному. 8 февраля 1921 года в журнале «Вестник театра» были опубликованы так называемые «Лозунги Октября искусства». Первые два звучали так:
У кипучего Мейерхольда было ещё много идей. Однако действовал он не без перехлёста, и в конце концов от руководства искусством его отстранили: после якобы понадобившихся административных реформ Всеволода Эмильевича хотели понизить в должности. Стать заместителем он не согласился, ушёл в режиссуру — его вполне устраивала чисто творческая работа.