Смелая жизнь

– Но почему же вздор? – горячо сорвалось с уст девочки. – Или вы не знаете, что во времена рыцарства и турниров прекраснейшие дамы отдавали свою руку и сердце герою-победителю?

– Но то было во времена рыцарства! – произнесла Надя. – А теперь эти времена давно минули, и я притом далеко не герой-победитель, – добавила она с улыбкой.

– А!.. Понимаю… – обидчиво перебила ее Зося. – Вы хотите сказать, что и я не прекрасная дама и не достойна этой чести – венчать победителя! – И в ее черных глазках засверкало что-то похожее на слезы.

– Вовсе не то, – попробовала было защищаться Надя, – а просто вы и я… мы… мы… как вам это сказать?… Ну, мы просто слишком молоды, чтобы мечтать о браке… Мы почти дети…

– Мы вырастем когда-нибудь! – с комической наивностью стояла на своем Зося. – Я бы охотно ждала долго, очень долго такого героя, как вы! Ведь вы герой! Ах, пан Дуров! Если бы вы знали, как я полюбила вас с той минуты, когда Юзек сказал тогда – помните, весною, на нашем бале? – что вы ушли из дома ради военной службы и походов. Потом я долго и много думала о вас… А когда Юзек рассказал про все ваши подвиги, и про вашу храбрость, и про свое спасение – о, особенно за это полюбила я вас! – то мне так захотелось сделать вам что-нибудь приятное, хорошее, от чего вам стало бы радостно на душе… Я вас так крепко и много люблю, так же крепко, пожалуй, как и Юзю, или только разве чуточку поменьше… И вот что я придумала: вы знаете, пан уланчик, у меня есть своя земля и прехорошенькое поместье, оставленное мне отцом… Там есть маленький домик, совсем особенный и чудо какой прелестный. Вокруг домика цветут розы… много, много, как в сказке… И это мой собственный домик, мои собственные розы, и там так хорошо, как в раю. И мы будем там жить, когда поженимся… с вами… Дядя Канут посердится, конечно, потому что вы русский, а я полька и потому, что он уже нашел мне жениха. Но долго он не будет сердиться, потому что… вы спасли жизнь Юзи и имеете право взять за это мою жизнь – жизнь его сестры…

– Ах, Зося, Зося! – прервала восторженную девочку Надя. – Вы знаете, что я солдат и ни на что и ни на кого в мире не променяю моего солдатского ранца.

– Ну да и не надо менять! – еще более оживляясь, залепетала Вышмирская. – Я буду также находиться в походе… с вами в походе… Ах, как это будет весело: играет музыка, развеваются знамена, и мы все едем… едем.

– Дитя! Дитя! – с улыбкой произнесла Надя, любуясь ее прелестным оживленным личиком.

– Ну вот, «дитя»! – поджала она с неудовольствием свои пухлые губки. – А дядя Канут говорит, что я большая и что мне пора подумать о замужестве… И знаете, что (тут она таинственно подвинулась к Наде и прошептала ей почти на ухо, несмотря на то что кругом не было ни души) ко мне уже жених сватался… Ей-богу… Пан Линдорский… тоже улан, только офицер и богатый. У него под Вильно свои поместья. Тот самый, который вас и Юзьку определил в уланы. Только я не пойду за него… Он совсем как дядя… совсем взрослый человек… мне будет скучно с ним… Что за радость! А за вас пойду… Вы веселый, молоденький, и притом вы – герой… Ей-богу!.. Ничего, что вы русский… Ах, как славно будет!.. – И она радостно запрыгала и захлопала в ладоши.

– Нет, нет! Это невозможно, милая крошка! – произнесла тихо Надя.

– Но почему? Или у вас уже есть невеста?

– Нет, нет! – поторопилась успокоить ее та.

– Или вы не находите меня достаточно милою?… Но ведь все говорят кругом, что я хорошенькая… А когда вырасту большая, красавицей буду… увидите! А разве не радость это – иметь красавицу жену?

– Вы дитя, Зося, ребенок! И потом… потом… ну, словом, это невозможно!.. Нельзя…

– Вы не любите меня? – с тревогой произнесла девочка, и чарующий взгляд ее черных глазок с тоской впился в лицо Нади. – Или я глупа, дурна, уродлива, по-вашему?

– Нет, тысячу раз нет! Милая… дорогая девочка… – горячо протестовала взволнованная Надя. – Вы красавица, прелесть, умница, каких мало… В этом нет сомнения… но все-таки это невозможно!

– Невозможно… – упавшим голосом, как эхо, отозвалась Зося. – Невозможно, – еще раз печально повторила она, и прелестное личико ее разом омрачилось.

Необъяснимая жалость наполнила сердце Нади. Эта черноглазая милая девочка с ее детской трогательной привязанностью и наивной ребяческой любовью к ней перевернула ей сердце. Обидеть, огорчить эту девочку, это наивное очаровательное создание, и притом сестру ее единственного товарища и друга, казалось ей жестоким и бесчеловечным. Ответить холодным отказом на ее детскую любовь, впервые заговорившую в ее сердце, – о нет, ни за что не в силах она сделать этого!

С минуту колебалась Надя, потом словно что подтолкнуло ее, и она проговорила возможно ласковее и нежнее:

– Умеете ли вы, Зося, хранить чужие тайны?

– Дядя Канут говорил мне, что чужие тайны – это чужая собственность, – серьезно отвечала Зося. – Открывать их – значит присвоить себе собственность чужого. Мне еще никто не поверял ни одной тайны, но я уверена, что я сумею сохранить ее…

– Вы любите меня, Зося?