Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни

– 850? – переспрашивает лечащий врач. – Что ж, давайте ее обрадуем! – Он начинает размахивать рукой, в которой держит бумаги, словно заметая нас к ней в палату. Мы охотно повинуемся – именно такие моменты мы ценим в нашей работе превыше всего.

– Твое АЧН 850! – объявляет лечащий врач, и лежащая в своей кровати Дороти от неожиданности всплескивает руками. Если утром ее и беспокоила изжога, то сейчас, судя по всему, все в порядке. Либо же она настолько обрадовалась своему скорому возвращению домой, что на какую-то изжогу ей было уже попросту наплевать.

– А это означает, – говорит врач, – что кому-то придется исполнить нейтрофильный танец.

Он смотрит на меня: «Тереза, давай-ка, исполни нам нейтрофильный танец».

Вздрогнув от неожиданности, я обвожу палату взглядом. Мне доводилось слышать раньше про нейтрофильный танец, однако я думала, что это какая-то шутка, больничная байка, и мне в голову не могло прийти, что кто-то на самом деле что-то такое исполняет. Не пытается ли этот врач поставить меня в нелепое положение?

Все смотрят на меня, Дороти в том числе, и я понимаю, что опозориться ради нее – не самое страшное в жизни. Далеко не самое страшное. Вспомнив танцевальные движения, которым меня учили многие годы назад в балетной школе, я более-менее плавно поднимаю руки, взмахиваю ими у себя над головой и начинаю вращать бедрами, чувствуя себя при этом довольно нелепо, однако все в палате меня подбадривают, а Дороти вновь всплескивает, словно ребенок, руками. Вот к такой Дороти я привыкла – приятной и снисходительной. Я рада, что такая новость пришла в нужный момент: оказавшись дома, Дороти сможет принимать прилосек, когда ей заблагорассудится.

Она смотрит на меня и смеется, а я улыбаюсь в ответ.

– Итак, вы можете отправляться домой, – говорит врач. – Сегодня, если того пожелаете. – А затем добавляет с лукавым взглядом: – Ну, или вы можете остаться с нами еще на денек-другой, если хотите.

– Ну уж нет, – отвечает она, покачивая своей вязаной шапочкой. – Сегодня так сегодня. Я позвоню мужу и начну собираться.

По палате поползли смешки. Наклонившись вперед, врач показывает на нее пальцем.

– Люси с Терезой выведут вас отсюда, – говорит он, резко проведя правой ладонью по левой. – И глазом моргнуть не успеете.

– Ну уж нет, не так быстро. Сначала сюда должен приехать мой муж.

– Не переживайте, Дороти, – заверяю я ее, – в нашей больнице ничего быстро не происходит, если сначала нужно разобраться с бумагами.

– А, ну да. Что ж, я все равно, пожалуй, начну собираться, – говорит она. – Как только вы все выйдете.

Мы снова дружно смеемся, а затем покидаем ее палату. Вот так вот совершенно рядовой день озаряется лучезарной вспышкой заслуженного успеха – такие моменты по-настоящему бесценны. Мне предстоит немало бумажной работы, на которую потребуется больше времени, чем планировалось, однако я все равно довольна. За те полтора месяца, что Дороти провела у нас в отделении, нам удалось добиться поставленной цели, и теперь она наконец отправляется обратно домой.

Обход тем временем продолжается, и делегация направляется к следующему пациенту, в то время как я вижу похожего на сову интерна, плетущегося следом за своим старшим врачом, и всю остальную вереницу медработников, удаляющихся от меня по коридору. Черт! Пока я была с Дороти и ее врачами, я пропустила обход у мистера Хэмптона. Хотелось бы мне, чтобы медперсонал вызывал во время обхода и ухаживающих за пациентами в этот день медсестер, считался с нами, однако этого никогда не делается, а так как я не была в палате мистера Хэмптона во время обхода, то упустила свой шанс понять, почему лечащий врач считает, что польза от ритуксана стоит потенциальных рисков, связанных с его приемом. Интерн выглядит поглощенным своими мыслями: скорее всего, он уже думает про следующего пациента. Что ж, поговорить с ним у меня в ближайшее время явно не получится.