Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни

Мы познакомились с ним пару лет назад во время телефонного разговора. Он установил одному из моих пациентов хирургическим путем постоянный внутривенный катетер – трехпросветный катетер Хикмана, – и мне нужно было узнать, безопасно ли его использовать. Я была тогда совсем новенькой и еще плохо разбиралась в строгой больничной иерархии. Я принялась обзванивать всех подряд, чтобы узнать насчет катетера моего пациента, и кто-то посоветовал мне написать на пейджер доктору Койну, что я и сделала.

Мой простой вопрос, заданный решительным тоном:

– Можно ли использовать этот только что установленный катетер Хикмана? – Каким-то удивительным образом превратился в бессмысленную шутку, показавшуюся, однако, мне до жути смешной.

– Ну, я не знаю, – ответил Питер. – Мы сегодня ставим катетеры Хикмана или Дыркина? Если вам никто не смог сказать, безопасно ли им пользоваться, то, пожалуй, мне стоит устроить всем нагоняй.

Я была так поражена его неожиданным ответом, что разразилась безудержным смехом. Затем Питер стал серьезным и сказал мне, что катетер в порядке, что он обязательно отметит у себя в компьютере.

– Мы скоро будем готовы, но прежде мне хотелось бы поговорить с ее врачом, – говорит мне Питер по телефону сейчас. – Ты знаешь, как его зовут?

– Я знаю, как зовут ее интерна.

В трубке слышится натянутый смешок.

– Интерну это вряд ли окажется по зубам. Мне нужен ее лечащий врач.

Это уже совсем странно. Старшие врачи могут поговорить на совещании или в курилке, однако во время дежурства они общаются, кажется, исключительно через посредников в лице интернов или медсестер, либо передают друг другу записки, которые зачастую потом и вовсе не читают.

Мои беспокойства по поводу Шейлы еще больше усиливаются. К счастью, за дело взялся Питер, так что уже совсем скоро у нас будет план, да еще какой. Я вспоминаю растерянного лечащего врача Шейлы, доктора Мартина. Он был раздосадован тем, что ему дали пациента с заболеванием крови. Что ж, когда он узнает, как усложнилась ситуация Шейлы, то, пожалуй, окончательно потеряет уверенность в своей способности ей помочь.

– Ее лечащий врач – Николас Мартин из онкологии.

– О, я его знаю, – говорит Питер. В его голосе появилась какая-то новая нотка, но мне сложно понять, какая именно. – Я ему позвоню, – он вешает трубку.

Я смотрю на лежащее у меня на столе направление на госпитализацию. Лучше бы Кандас Мур не торопилась здесь появляться, потому что я уже теряю терпение, хотя Шейлу смогут прооперировать не раньше чем через четыре часа, потому что из-за аргатробана и без того непростая операция на брюшной полости стала бы гораздо рискованней. Так как этот препарат замедляет свертывание крови, то после любого пореза кровотечение останавливалось бы слишком долго, а чтобы ликвидировать перфорацию, нужно сделать весьма внушительный разрез. Кроме того, из-за избыточного веса у Шейлы довольно толстый слой подкожного жира в области живота. Очевидно, что риск обильного кровотечения слишком велик.

– Ты не имеешь ни малейшего понятия, как много крови вмещает в себе человеческий организм, – сказал мне как-то раз Мэтт, врач из интенсивной терапии, который сегодня утром разбирался с пациентом Норы, вспоминая, каково ему было наблюдать, как эта драгоценная жидкость безостановочно вытекает из тела пациента на больничный пол, а он ничего не может с этим поделать.

Шейла оказалась в неприятной ситуации. Пока мы ждем, чтобы аргатробан вышел из ее организма, бактерии в ее животе будут спокойно плодиться и распространяться. Время идет, и мы попросту меняем одну потенциальную причину для катастрофы на другую, однако здесь подобным мы занимаемся постоянно. Даже в современной медицине жизнь пациента часто оказывается на волоске. Я смотрю на часы: одиннадцать утра. Еще несколько часов мы будем смотреть и ждать.

Я захожу в свой компьютер, чтобы проверить, нет ли новых предписаний для Дороти, мистера Хэмптона или Шейлы. Все предписания заполняются в электронном виде, и медсестры узнают о них с помощью своих компьютеров. Пока не забыла, я отмечаю данное мне на словах интерном указание прекратить давать Шейле аргатробан, и я делаю для себя пометку отсоединить ее от капельницы, когда она вернется к нам на этаж. Это должно случиться с минуты на минуту.

Но зачем ждать? Я звоню в радиологию и прошу работающую там медсестру отсоединить капельницу с аргатробаном, а также сообщить Шейле, что план ее лечения несколько поменялся, пускай эта банальная фраза и нисколько не отражает всю серьезность сложившейся ситуации.

Телефон снова пищит. «Прибыла ваша пациентка», – своим оживленным голосом верещит администратор. Ох, как не вовремя. Не то чтобы я сейчас так сильно была чем-то занята, однако я переживаю по поводу Шейлы и слишком занята охватившим меня бесполезным чувством вины. Что ж, всем этим эмоциям придется подождать.