Смена караулов

Правда, тебя-то, Вика-невелика, вряд ли упрекнешь в потребительском отношении к жизни. Ты ударилась, пожалуй, в другую крайность. Не знаю, как насчет маминого сравнения науки с  м о н а с т ы р е м, однако молодость слишком ходка: пройдет без всяких привалов, и ее уже потом не наверстаешь. Подумай-ка ты об этом на досуге, прогуливаясь мимо бакинской Девичьей башни, о которой у вас там сложены всякие легенды…

Конечно, ты можешь распоряжаться моими письмами как угодно, в них нет секретов от мамы. Я собираюсь написать ей отдельно, все никак не соберусь. Не то что не хватает времени — не хватает духа. Ты еще не знаешь, какая это больная, противоречивая любовь, что настигает тебя в поздние лета. Время необратимо — полбеды, но когда любовь необратима — сущая беда…

Сегодня утром видел за городом первого грача. Весна не за горами. А как у вас, на юге?»

«Милый отец! Друг мой верный!

У нас тут весна буйствует вовсю. Наш — в общем-то довольно неприглядный с птичьего полета — Апшеронский полуостров, где одни камни да песок, пышно расцвел, принарядился. Глубокой осенью кажется, что здесь ничто не растет и расти не может, что вороха пунцовых гранатов, оранжевой хурмы, яблок, винограда и прочих южных благ — все это откуда-то завезено на пестрые улицы и шумный восточный рынок. А сейчас город окольцован бело-розово-красным пламенем воспрянувших садов. Ожил, зазеленел и Приморский бульвар. Даже трепетная есенинская березка в Мардакянах, что так болезненно приживается под южным солнцем, и та вольно распустила мелкие глянцевитые листочки.

Весна у нас нынче тихая, влажная. Еще недавно сильные ветры ежедневно налетали на город, зябко было на апшеронском сквозняке, море металось из стороны в сторону с такой яростью, что тревожно думалось о смельчаках, несущих вахту в открытом Каспии, на Нефтяных Камнях. А сейчас стоит удивительное безветрие, и сады, пользуясь случаем, цветут дольше обычного. Но в воздухе уже лениво кружат привядшие лепестки.

Начинаю постепенно собираться к тебе в гости. Знаю, что до отпуска далековато, что рано укладывать вещички в тот единственный походный чемодан, с которым ты хотел бы видеть молодых людей в наш век, но горячее нетерпение одолевает меня все больше.

Мама по нескольку раз перечитывает твои письма. Она живет твоими письмами, ждет не дождется очередной весточки с Урала. Но ехать со мной пока отказывается. «После как-нибудь», — говорит. Чудачка, право! Когда это — после? Ну, приехали бы мы с ней вдвоем, погостили у тебя, посмотрели твой Урал и ничего страшного не случилось бы. Так нет, она и слышать не хочет. Напиши ей, пожалуйста, отдельно. Неужели вы не можете аккуратно переписываться как старые друзья? Если я все упрощаю, то извини, отец. Возможно, я так пристрастилась к «формальной логике», в которой ты косвенно упрекнул меня, что действительно не способна проникнуть в диалектику ваших чувств.

Спасибо тебе за откровенные размышления о молодежи, хотя сама я и вышла из комсомольского возраста. Мама судит молодежь куда более строго, чем ты. Понимаю, она имеет на это право: молодые годы ее прошли на фронте. Но нельзя же мерить только своей судьбой совершенно иные судьбы нынешней молодежи: в конце концов и война-то шла ради нее. Разумеется, всякая накипь обычно бросается в глаза — ну те избалованные сынки и дочки, разъезжающие в папиных «Волгах» и «Жигулях», бездумно прожигающие юность в ночных загородных ресторанах. Таким нет дела до таежных БАМов, если они даже трепетную песнь о Дне Победы легкомысленно переделали в модный вертлявый танец. Они вовсю разглагольствуют о какой-то полной духовной раскрепощенности. Но какое больное похмелье наступает у них потом, когда остается позади легко, бесцельно прожитая молодость!

Я пишу тебе под настроение: мы только что поспорили с мамой, прочитав твое последнее письмо. Она запальчиво обвинила тебя в либерализме, в заискивании перед молодежью, а я стала на твою сторону. Мне кажется, что ты, коренной строитель, объективнее судишь о молодых.

Ладно, довольно о серьезном. «Идет-гудет Зеленый шум, Зеленый шум, весенний шум!..» Ты советуешь мне подумать о том, что молодость очень ходка, что и не замечу, как пройдет она без привалов. Я уже писала тебе о доценте, который пытался настойчиво ухаживать за мной. Вообще ухажеры были и до него, но этот больше других нравился маме. Я отказала ему. Вскоре он женился на студентке-первокурснице. И что же? Теперь его отчислили из института за взятки с абитуриентов. Пьет, опускается все ниже. Представляешь, отец, в каком бы незавидном положении оказалась я, став женой интеллигентного проходимца. Мама и тут нашлась, утверждая, что со мной бы он не опустился. А зачем мне муж, которого надо остерегать от дурных поступков? Нет уж, избави бог меня от супружеской «педагогической поэмы»! Лучше отсидеться в бакинской Девичьей башне, о которой ты, оказывается, помнишь.