Смена караулов

Удивительно просто сходился с новыми людьми Руслан Абросимов. То и дело попридерживая бег своей резвой «Волги», он всю дорогу расспрашивал гостя из далекой Риги, как там, в Латвии, проходит сселение хуторов. Лусис поначалу был скуповат на слово, однако потом разговорился. Проблема сселения хуторов не столько, пожалуй, строительная, сколько проблема психологическая. Привыкли латыши жить на хуторах, среди вековых лесов, и не все охотно переселяются на благоустроенные колхозные усадьбы. Ну да само время убеждает людей, где лучше жить.

— Спору нет, у каждого народа свои традиции, — заметил Абросимов. — Что касаемо нас, русских, то мы, как видите, оставляем даже деревни, не только хутора, если они расположены в глухих местах, как эта деревенька Архипыча.

— У вас тоже есть любители обжитых мест, — сказал Петер, оглянувшись на Журавлева, который сидел рядом с Воеводиным и крепко держал Полкана, неспокойно озиравшегося по сторонам.

— Что касаемо Архипыча, он один такой на всю округу, — сказал Абросимов.

Старик догадался, что речь идет о нем, и сердито передернул высохшими плечами.

— Ты, директор, не трожь меня, а то мы с Полканом раздумаем ехать в твой град-Китеж.

— Молчу, молчу! — рассмеялся он.

Было последнее воскресенье перед севом. На открытие памятника на братской могиле собралось много народа: кроме школьников, женщин, стариков, приехали и трактористы из ближних сел.

Рядом с диабазовым камнем, что установили здесь в двадцатом году местные крестьяне, высоко поднялась трехгранная стела — русский штык, у подножия которого, на темной лабрадоровой плите была высечена мемориальная надпись о подвиге бессмертных пулеметчиков.

Митинг открыл секретарь райкома, человек лет сорока, — для него уже все войны века были легендами. Но он горячо говорил о незабываемом восемнадцатом, о прорыве славных партизан на соединение с регулярными войсками Красной Армии, и об этом плодородном поле, что хранит былины о героях.

Потом выступил Тарас:

— Время постепенно возвращает живым все новые имена подвижников. Доселе считалось, что в этой братской могиле покоится прах сыновей русского, украинского и венгерского народов, участников гражданской войны на Урале. Ныне установлено, что один из них — латышский стрелок Андрей Мартынович Лусис. Он командовал интернациональной группой отважных пулеметчиков, задержавших тут на несколько часов белоказачьи сотни, чтобы дать возможность главным силам Уральской партизанской армии Блюхера и Каширина отойти в горы, к заводам. Солдаты революции погибли все до единого, но не сдались врагу… Куда бы ни бросала латышских стрелков военная судьба, они везде и всюду оказывались нашими надежными однополчанами. Демьян Бедный сложил тогда такие стихи: «Заслуги латышей отмечены, про них, как правило, пиши: любые фланги обеспечены, когда на флангах латыши». Они спокойно, хладнокровно выдерживали «психические» атаки каппелевцев на Урале. Они сходились врукопашную с марковцами, дроздовцами, корниловцами в ту черную осень девятнадцатого года, когда Деникин шел на Москву. Они с маху выбивали из седел кичливых уланов Пилсудского, хлынувших на украинскую землю в двадцатом. Они стояли насмерть под Каховкой, не страшась английских танков, и брали Перекоп, штурмуя врангелевскую твердыню по пояс в ледяной воде гнилого Сиваша. Они зорко охраняли Ленина, не покидая своего кремлевского поста в самые тяжкие дни и ночи… Ну, а потом вместе с нами били фашистских варваров на фронтах Отечественной войны. В те годы мне довелось близко узнать одного из латышей. Он присутствует здесь. Это сын Андрея Мартыновича Лусиса, имя которого высечено теперь на уральском Лабрадоре, Петер Лусис…

Тарас сделал паузу, чтобы унять волнение, передавшееся всем.

— Народная память не уступает своей крепостью самому базальту. И как вулканический базальт закален в жарком пекле земного шара, так и память наша закалена в огне исторических сражений. Память соединяет целые поколения в единый монолит, имя которому Новый мир. Будем же всегда вровень с теми, кто закладывал его гранитные устои на родной земле…

Школьный оркестр слаженно заиграл «Вы жертвою пали». К братской могиле потянулись длинные цепочки ребят с синими колокольчиками в руках. За ними шли женщины, старики. Казалось, всё, что успело зацвести в апреле, всё было принесено сегодня с окрестных шиханов, — в дар красным пулеметчикам.

Петер стоял в сторонке, неловко смахивая ладонью трижды горькие мужские слезы. К нему подошел Архипыч, обнял его, хотел что-то сказать, но не сказал, лишь коротко глянул на него и низко опустил голову.

Люди расходились молча, медленно, словно только что совершили погребение.

Секретарь райкома пожал руки Лусису, Воеводину, Архипычу.

— Спасибо, товарищи, за все… Поеду на бюро, завтра начинаем сев.

Трактористы уезжали отсюда прямо на полевые станы. Они по-новому оглядывали свою землю, на которой выросли и прожили столько лет. Наверное, ничто так не освежает людские души, как живые родники народной памяти.