Смена климата

Сондерс не мог найти вход в клетку потому, что входа и не было. И клетки не было. И Ясаки… хм, то есть, Ясаки, конечно, был, но здесь, а не там, не рядом с мисс Су-Лин, которой не было тоже. А сейчас тот Ясаки, не настоящий, чиркнул несуществующей картой по несуществующим (и почти невидимым) датчикам замка, и клетка вновь оказалась заперта для Сондерса.

— Это твоя вина, Сондерс, — произнес японец без выражения.

Заноза думал, что у Сондерса хватит ума попытаться вызвать полицию. Разве это не естественный поступок для человека, ставшего свидетелем киднэппинга? Но у венаторов были другие правила, другие представления о естественном. Чем дальше от полиции, тем лучше. В этом они отличались от вампиров, относившихся к органам охраны правопорядка и, вообще, к силовым структурам, как к удобному инструменту.

Сомнительно, правда, чтобы вампир, оказавшись на месте Сондерса, побежал искать телефон, чтоб позвонить бобби.

И, нет, было уже не смешно. Теперь Заноза сам цеплялся за дурные нелепости, чтобы не забывать — все не по-настоящему.

Что такое страх мисс Су-Лин он помнил по прошлой ночи. Тот страх был неявным, как случается, когда разум твердит, что бояться нечего, а инстинкты кричат об опасности, но и с ним можно было работать. Не составило труда превратить его в ужас — благо, настоящего ужаса, образцового, было предостаточно, спасибо Сондерсу, вцепившемуся в толстые прутья клетки. Заноза не дал ему ощутить ярость — ни к чему это, злость убивает страх, а Сондерс должен бояться. Вместо этого Заноза отдал ему иллюзию страха мисс Су-Лин. Понимание того, что ее ждет нечто гораздо худшее, чем смерть.

Ей, наверное, нужно было попытаться донести до Ясаки то, что она пыталась сказать Сондерсу. Нужно было объяснить, что она — человек. Заставить Ясаки увидеть в ней человека. Но… она не стала и пробовать.

Бесполезно. Нелюди все равно, человек ты или нет. Ясаки был здесь, чтобы наказать Сондерса, а мисс Су-Лин стала средством для достижения цели. Ничем больше. Только телом, которому нужно было причинить максимальную боль на протяжении как можно большего отрезка времени, и лишь для того, чтобы эту боль ощутил Сондерс.

То, что по-настоящему боль будет испытывать мисс Су-Лин не имело никакого значения. Для Ясаки.

И для Занозы.

Он снова сказал себе, что ее здесь нет. Она дома с родителями, или в очередном клубе пытается спрятаться от преследования, в которое не верит и которое не осознает. А то, что происходит в клетке — цыганская магия. Дикое чувство юмора Джейкоба, помноженное на уникальные познания Ясаки о том, что именно и как долго можно делать с живым человеком, имея в распоряжении хороший набор инструментов.

— Ты видишь это не впервые, — голос японца, настоящего, не того, что в клетке, был почти неуловим. Если б не обостренный слух, Заноза и не услышал бы его замечания. — Ты знаешь, что она чувствует.

— Ничего. Ее нет.

Он ощутил улыбку Ясаки настолько отчетливо, как будто смотрел на него.

А думал, что этот узкоглазый не умеет улыбаться, думал, это было забавно — заставить его улыбнуться в «Золотом шмеле»…

Ни хрена! Там улыбка была вынужденной. Здесь — настоящей.

— И тебя нет, — сказал японец. — Так это было? Так тебя не стало?

И сам себе ответил:

— Нет. Ты утратил страх не под ножом. Слишком гордый для этого. Твой ратун был много хуже меня, и то что он сделал было много хуже.

— Чувак, — Заноза обернулся и все же взглянул японцу в лицо, — тебе чьи мозги нужны, Сондерса или мои? Определись уже.

— Он еще жив?

— Давно мертв. Он упырь, не забыл?

Ясаки снова молча улыбнулся.

Это ничего не значило, ничего не должно было значить, если бы ужас и боль не заполнили все пространство склада, не бились о стены, не метались кричащим эхом в лабиринтах чипэндейловской мебели. Так много… слишком много… снова…

Подумалось, что будь здесь Турок, Ясаки не стал бы…

А что Ясаки? Что он делал? Ничего. Всего лишь задал вопрос. Если он и поверил во вранье о том, что Лайза — ратун Занозы, то ненадолго. До первого разреза, сделанного скальпелем по искаженному криком лицу мисс Су-Лин.

— Он еще жив, — сказал Заноза.

И отдал Сондерсу все, что чувствовал.

Все, кроме страха, почувствовать который не мог. Не умел. Чего бояться тому, кого нет?

Чего бояться тому, с кем уже случилось все самое страшное?

Сондерс захлебнулся криком.

Слишком много для живого. Даже для мертвого — слишком. Мертвый перестал быть. Живой… не должен был умереть. Не так быстро. Ясаки хотел другого. Но сердце Сондерса уже остановилось.

— Я удовлетворен, — сказал японец. — Ножа и крови оказалось достаточно. У меня не было настроения для чего-то кроме этого.

— Вроде, убийство в планы не входило? — Джейкоб стал видимым. Он стоял над трупом Сондерса, всматриваясь в его лицо. — Какая рожа, а! Видел бы он себя сейчас, еще раз бы помер с перепугу. Заноза, это ты его?

— В основном, ты, — очень неудобно с одной рукой. Доставать сигареты. Зажигалку. Прикуривать. Зато помогает отвлечься. — Я на подхвате.

— Ну, что, мистер Якудза, ты, я так понимаю, всем доволен? — Джейкоб подошел к ним с Ясаки.