Смерч войны

На фюрерских конференциях обычно собиралось до двадцати пяти человек, но Гитлер выбирал двух-трех собеседников. В ответах на его въедливые вопросы не было явного угодничества. Калибр орудий, нефтяные месторождения, пластиковые и металлические мины, подготовка водителей танков, стратегия окружения противника — ничто не ускользало от его внимания. «Можем ли мы обеспечить Западный фронт огнеметами? — спрашивал он накануне дня «Д». — Огнеметы особенно эффективны в обороне. Это страшное оружие». Он брался за телефон, приказывал кому-то на другом конце провода утроить производство огнеметов и, закрывая совещание, говорил: «Спасибо, все свободны. Хайль!» Иногда фюрер шутил: «Принято полагаться на порядочность других. Такие уж мы порядочные». Обычно же атмосфера на совещаниях была сугубо деловая. Холокост в присутствии стенографисток, конечно, не упоминался. Не записывались его восторги в адрес любимой овчарки Блонди и бесконечные вопросы «который час?». Гитлер никогда не носил часы. Бессвязность в его речи появилась только тогда, когда Красная Армия уже приближалась к его бункеру и фюрер начал впадать в ностальгию по прежним временам и предаваться обвинениям в предательстве (вовсе не беспочвенным) или оптимистическим иллюзиям.

После одного из таких совещаний в феврале 1945 года Альберт Шпеер попытался объяснить Дёницу, что война проиграна, показывая на карте «бесчисленные прорывы и окружения». Но Дёниц ответил «с необычайной резкостью»: он здесь представляет военно-морской флот, а остальное его не интересует. «Фюрер должен знать, что ему делать», — сказал адмирал[1241]. Шпеер считал: он вместе Герингом, Кейтелем, Йодлем, Дёницем и Гудерианом должны предъявить Гитлеру ультиматум и потребовать от него разъяснений относительно планов прекращения войны[1242]. Но этого так и не произошло. Они, по крайней мере половина перечисленных лиц, понимали, что их ждет веревка. Когда Шпеер завел с Герингом разговор на тему краха, то рейхсмаршал с готовностью подтвердил, что рейх обречен, но лично его «связывают с Гитлером давние узы многолетней совместной деятельности и борьбы, и он не может их разорвать».

Гитлер тоже понимал, что конец близок. 2 марта 1945 года, не соглашаясь с предложением Рундштедта перебросить часть войск на юг из сектора 21-й группы армий, фюрер сказал ему: «Это значит передвинуть катастрофу с одного места на другое»[1243]. Когда через пять дней танкисты бригадного генерала Уильяма М. Хоуга из 9-й танковой дивизии Ходжеса американской 1-й армии захватили совершенно неповрежденный железнодорожный мост Людендорфа через Рейн у Ремагена и Эйзенхауэр завладел плацдармом на восточном берегу реки, то Гитлер ответил на это тем, что уволил Рундштедта и поставил на его место Кессельринга. Но что мог сделать новый главнокомандующий? Американцы уже хлынули по мосту, а Паттон, перешедший на другую сторону реки 22 марта, телеграфировал Брэдли: «Ради Бога, передайте всему миру, что мы здесь… Пусть весь мир знает, что 3-я армия пришла раньше Монти»[1244]. За прохождением по мосту войск Монтгомери наблюдали Черчилль и Брук: он переправился на следующий день и за сорок восемь часов занял плацдарм глубиной шесть миль (операция «Пландер»). Когда 325 000 человек из группы армий «Б» в Руре попали в окружение и капитулировали, фельдмаршал Вальтер Модель распустил войска и скрылся в лесу. 21 апреля он застрелился, наслушавшись по радио оптимистических бредней Геббельса по случаю дня рождения Гитлера и узнав, что фельдмаршала собираются обвинить в гибели 577 000 человек в концлагерях Латвии.

Чуть раньше Черчилль предложил, чтобы «Большая тройка» выступила с совместным заявлением, потребовала от Германии прекратить сопротивление и предупредила: «Если немцы продолжат оказывать сопротивление и во время посевных работ, то в Германии следующей зимой наступит голод… но мы не возьмем на себя ответственность и не будем кормить Германию»[1245]. По своему обыкновению, Черчилль призывал к чрезвычайным мерам, и его инициатива, как и другие проекты такого рода, не была поддержана. Фанатичные подразделения все еще с остервенением отбивались от союзников — правда, почему-то не было камикадзе из батальонов «Вервольф», которыми всех стращала пропаганда Геббельса, — но исход войны на Западе был совершенно очевиден для здравомыслящих немцев. Лишь самые неисправимые оптимисты среди подданных Гитлера продолжали верить в чудодейственность нового оружия, хотя в четверг, 29 марта 1945 года, через шесть дней после того, как 2-я армия Монтгомери и американская 9-я армия перешли Рейн, зенитчики в Суффолке сбили последнюю летающую бомбу «Фау-1». Немцы называли эти крылатые самолеты-снаряды Vergeltsungswaffe-Ein («Оружие возмездия-1»), а британцы, которых они должны были убивать, калечить и устрашать, прозвали их «дудлбагз» и «жужжащими бомбами».