Относясь презрительно к славянам, нацисты соответственно не могли проводить и более разумную политику по отношению к местному населению в ходе операции «Барбаросса». Немцам следовало бы отложить на время реализацию идеи «жизненного пространства» и этнические чистки — заняться ими уже после победы — и сделать своими союзниками народы, подвластные великороссам и недовольные большевистскими угнетателями. Надо было разрешить Украине, Белоруссии, Прибалтийским государствам, Крыму, республикам Кавказа и другим пользоваться как можно более широкой автономией, совместимой с германской гегемонией в Европе, наподобие той, которая была предоставлена вишистской Франции. Политика «голодомора», проводившаяся Москвой в отношении Украины в двадцатых и тридцатых годах, породила непреходящую ненависть к центральному советскому правительству. Первоначальная доброжелательная встреча вермахта в 1941 году показала, что многие националисты воспользовались бы возможностью иметь ограниченную независимость в составе рейха.
Операциями на Восточном фронте должен был с самого начала руководить один-единственный верховный главнокомандующий — Эрих фон Манштейн (возможны и другие варианты), но никак не Гитлер, поставивший себя на место Вальтера фон Браухича в декабре 1941 года. Фюрер все меньше и меньше прислушивался к своим старшим генералам. (Он даже признался в этом секретарше Кристе Шредер. Когда она спросила его, можно ли перефразировать предложение, которое он продиктовал, Гитлер, не сердясь и не раздражаясь, ответил: «Только вам я позволяю поправлять меня!»)[1427]
. Фюрер больше доверял находчивым и изобретательным эсэсовцам. Он перекраивал планы и тасовал армейские кадры, а ему нужен был один умный стратег, который бы организовал единый мощный прорыв. Такой командующий скорее всего пренебрег бы Киевской операцией, отвлекшей в августе 1941 года слишком много танковых сил из группы армий «Центр» на захват второстепенной украинской столицы, а не главного русского города.Как только стало ясно, что русские не собираются складывать оружие и даже контратакуют (со времени контрнаступления Жукова 6 декабря 1941 года и далее), Гитлер начал отдавать приказы «стоять насмерть», подменяя стратегические решения своей волей и «готовностью солдат отдавать за него жизни». «Великим генерала делает солдатская кровь», — говорили в XVIII веке. Некоторые, как генерал Вильгельм Кейтель и историк Алан Кларк, полагали, что в таких приказах была определенная военная логика в условиях плохой погоды, когда отступающие войска могли преодолевать не более трех-четырех миль в час и им приходилось оставлять тяжелую технику. Возможно, в определенных обстоятельствах так и надо было делать, но для Гитлера скоро стало навязчивой идеей удерживать любой ценой даже самую незначительную завоеванную им территорию. В этом проявилась и окопная психология ефрейтора Первой мировой войны, никогда не учившегося в штабных колледжах, и мышление закостенелого идеолога, привыкшего демонстрировать «силу духа», и азарт профессионального игрока, которому впервые за двадцать лет перестало везти.
В отличие от Фридриха фон Меллентина (глава 10) Гитлер был неспособен расценить отступление как временную географическую передислокацию войск и увидеть в нем стратегический потенциал для подготовки контрудара. Оно для фюрера имело исключительно пропагандистское, политическое и моральное значение. Гитлер всегда считал себя революционером, и военное отступление для него было равносильно отходу от политической линии, а этого не могли позволить ни его идеологическое кредо, ни исторический момент. Гитлер не допускал даже тактически оправданных отступлений, считая, что они подрывают дух того движения вперед, которому он посвятил свою политическую деятельность. По выражению Нормана Стоуна, Гитлер, как плохой пианист, «до самого гнусного конца назойливо и упорно выбивал одну и ту же неверную ноту»[1428]
. Позиция Гитлера выглядит особенно нелепой ввиду того, что в организации контрударов вермахт был еще более силен, чем в наступлении. Это убедительно продемонстрировали: Ром-мель на перевале Кассерин; Манштейн, взявший Харьков после поражения немцев под Сталинградом; Фитингоф при Анцио; Зенгер под Кассино; Модель под Варшавой и Мантойффель, почти дошедший до реки Мёз во время Арденнской операции.