Смерч

И дело пошло. Завизжала пила, застучал топор, заскрежетали выдергиваемые гвозди. Ворота положили на ворота, а между ними бревна. Они оказались коротки, но их удлинили, обшили досками.

Вскоре «дредноут» начал принимать определенные формы. На носу прочно укрепили сухой ствол вербы и обшили досками.

В сарае снова появился старшина. Он откуда-то приволок четыре небольших бочонка. Обошел вокруг плота, потрогал носком сапога его углы и сказал, кивнув на бочонки:

— Це посудинки для устойчивости. Укрэпить их по углам вверх днищем. Центнера два-три пидниме, воно и гарно будэ.

Старшина в задумчивости покрутил усы и опять покинул сарай.

Плот выглядел надежным, теперь надо было научиться умело управлять им. Требовалась хотя бы небольшая тренировка.

Подняли плот на подставки и улеглись на нем «елочкой». Чулков расположился на корме с рулевым веслом и скомандовал:

— Приготовились! Весла — на воду! Вперед! Раз! Два!

Солдаты «рвали» воображаемую гладь Днепра. Кто-то догадался — предложил укрепить на бортиках брошенные гитлеровцами шинели, чтобы не натереть кожу под мышками. Дело пошло веселее.

— Правый борт, не отставать. Выполнять команду точно.

Чулков двигал влево-вправо накрепко обитыми жестью лопатами, заменившими кормовое весло. Скрипело оно, проклятое! Пришлось обернуть уключину рукавом трофейной шинели.

— Уже плывут гвардейцы? — вдруг раздался чей-то удивленный возглас.

В сарай вошел начальник штаба полка капитан Рапортов. Его сопровождали комбат Бобров, командир роты Гостев, командир взвода Козлов, а всю эту авторитетную комиссию замыкал старшина Буровко.

Чулков вскочил, крикнул:

— Встать! Смирно! Товарищ гвардии капитан!..

— Отставить. Вольно. Продолжать тренировку.

Капитан Рапортов зашел вперед, присел на корточки и стал внимательно наблюдать за руками солдат. Подозвал комбата, попросил присесть рядом.

— Пожалуй, смогут развить приличную скорость. Как думаешь?

— Разовьют, — согласился Бобров.

Капитан Рапортов встал, за ним поднялся и комбат. Начальник штаба спросил:

— Чья идея?

Чулков ответил, что думали все понемногу.

Капитан Бобров и старшина с улыбкой переглянулись.

— Значит, все молодцы, — сказал Рапортов.

5

Младшего лейтенанта Козлова, которого еще под Воронежем избирали парторгом роты, солдаты за глаза ласково называли «младшо́й». Он страдал малярией, да еще какой-то особой — тропической. К тому же и язва желудка у него открылась. Козлову предлагали лечь в госпиталь, но он отказался.

Когда Чулков и его гвардейцы прослышали о поступке младшого, они дружно начали уговаривать его всем отделением, чтобы послушался врачей. Козлов был растроган.

— Будь я только командир взвода, может быть, и слег бы до Днепра, — признался младший лейтенант. — Но я же ко всему прочему парторг. Вдруг подумают, что спасовал под благовидным предлогом. Люди разные бывают, а всем не объяснишь…

Во второй половине дня ротный писарь вручил Денису письмо. И не треугольник, как обычно, а строгий прямоугольник.

Чулкова обдало холодом. Задрожали руки. При свете коптилки не все сразу разобрал в тексте официального сообщения. От страшной догадки зарябило в глазах.

Нет больше отца. Погиб смертью храбрых.

Подполковник Сибирцев, командир кавалерийского полка, в котором служил отец, от руки приписал на казенном извещении несколько слов. Сын может гордиться подвигом своего отца, посмертно награжденного орденом Ленина. Однополчане геройски погибшего капитана Николая Семеновича Чулкова уверены, что и его сын, Денис, воюет так же храбро и самоотверженно.

Денис с глухим стоном опустился на дно траншеи.

Чья-то рука легла на его плечо. Это был Козлов.

Денис не понимал, вернее, не слышал, что ему говорил младшой. Он сидел на корточках, уткнувшись командиру взвода в колени, а Козлов стоял неподвижно и молча сжимал рукою его плечо.

Потом они говорили. Говорили долго, тяжело…

Перед глазами стоял живой отец. Его нет. И никогда, никогда он не услышит его голоса. Но надо жить, надо идти в бой, надо бить фашистов…

Час спустя Денис вручил Козлову лист тетрадной бумаги в линеечку с таким текстом:

«Если погибну, прошу считать меня членом великой партии большевиков. За дело партии, за Родину готов отдать жизнь».

Вслед за командиром все солдаты штурмовой группы написали подобные же заявления.

Было приятно смотреть на младшого, растроганного единодушием своих подчиненных. Как-то по-особому лучились его агатовые глаза, чуть влажные, задумчивые, с пушистыми, точно у девушки, ресницами.

— Вы даже не представляете, друзья мои, в какой час истории делаете этот шаг.

Они молчали. Да никакие слова и не требовались.

Козлов сообщил: через час партсобрание. Пригласил на него солдат.

Партийное собрание проходило в сарае. Гвардейцы расселись на земляном полу.

Повестка дня: форсирование Днепра, захват плацдарма на правом берегу.

Старшина Буровко, выглядевший необычно празднично, в новой диагоналевой гимнастерке с ярко начищенными пуговицами и в ослепительно блестящих яловых сапогах, произнес всего две фразы:

— Я бил фашистов на Волге. Бить ворогив батькивщины нашей буду и на Днипри.