СМЕРШ

— Да. У вас есть какие-нибудь вещи в лагере? — обратился он к подполковнику. Голос капитана изменился до неузнаваемости. Это был голос не собеседника об «исторических событиях», а голос смершевца.

Меня, по правде сказать, удивило поведение подполковника. Так глупо засыпаться мог только неопытный член «абвер-командо», но не такой видный работник немецкой разведки.

Последний вопрос показал подполковнику, что он совершил непоправимую ошибку. И на лице капитана уже не было ни тени добродушия и откровенности.

— Что вы со мной сделаете?

— Это не ваше дело! — машинально ответил капитан.

Черноусов сделал у подполковника обыск.

— Смотрите, цианистый калий!

Я взял из рук Черноусова маленькую реторту полную цианистого калия.

— Этой дозы хватит на десять человек…

— Кто его знает! Вишь, какой он здоровенный…

— Зачем вы носите с собой цианистый калий? — строго спросил Черноусов.

— Так, на всякий случай. Впрочем, вы сами знаете — зачем.

Слова подполковника дышали полной безнадежностью. Фактически, его лишили последней надежды избавиться от предстоящих мучений. А что они его ожидают, он не мог не знать. Все разведки действуют по одному и тому же принципу: выведать как можно больше сведений у противника. Разница только в методах допросов. Советы действуют грубо, не стесняясь. Для достижения цели все установленные правила — предрассудок. Точно так действовали и немцы, и венгры, хотя и более осмотрительно.

Разница — в наказаниях. Во время войны Советы поголовно приговаривали к смертной казни. Теперь смертная казнь в большинстве случаев, заменяется 20-ю годами принудительных работ. По моему мнению, 20 лет концлагеря — более жестокий приговор, чем смертная казнь.

Венгры редко приговаривали к смертной казни. Немцы — чаще…

Глупо, очень глупо засыпался полковник. Его показания будут стоить жизни многим десяткам, если не сотням людей. Шутка сказать! — офицер связи между румынской и немецкой разведками. Сколько людей замешано в эти темные дела!

Вот что значит оплошать на одну минуту.

Слава Богу, я слишком хорошо знаю смершевцев, чтобы поступить подобным образом. Всякое признание или раскаяние — смерти подобно. Или смерть во время допроса, или расстрел по приговору «тройки», или многолетнее и верное умирание в концлагерях.

Капитан Шапиро доложил подполковнику Шабалину о случившемся. (Непосредственный наш начальник, майор Гречин, уехал сегодня утром в какой-то лагерь военнопленных. С окончанием войны число военнопленных сказочно увеличилось. Администрация не справлялась с возложенной на нее работой. В связи с этим пришел приказ из Москвы передать «заботы» о военнопленных в руки смершевцев. Генерал-лейтенант Ковальчук назначил на эту работу майора Гречина).

Подполковник Шабалин доложил генерал-лейтенанту Ковальчуку. Последний послал запрос в Москву на имя генерала Абакумова.

Утром пришел приказ допросить немецкого подполковника на месте, с целью воспользоваться его сведениями, и затем отправить его самолетом в Москву.

Сегодня работа кипит. Больше всего достается мне. Какой бы следователь ни допрашивал подполковника-абверовца, я везде фигурирую в качестве переводчика. Наверное, и ночью не придется спать. Проклятая работа…

15 июня

Ходят слухи, что весь наш Четвертый украинский фронт будет переброшен на Дальний Восток… на борьбу с японцами. Этого еще не хватало! Нет, товарищи, как хотите, на японский фронт я не поеду.

19 июня

Освенцим. Этот маленький городишко знаком всему миру. И знаком нехорошей, кровавой славой. Здесь были крупнейшие фабрики смерти гитлеровской Германии.

Я поселился у Яна Ляха, в поселке между городом и «кирпичным лагерем».

Ян говорит, что в этих трех освенцимских лагерях немцы погубили не менее пяти миллионов людей разной национальности. Волосы становятся дыбом! Пять миллионов — небольшое государство.

В «кирпичном лагере» сохранилась первая, «пробная», газовая камера, построенная по приказу Гиммлера. Через некоторое время были построены четыре камеры в «деревянном лагере». Первая фабрика смерти была «сдана в эксплуатацию».

Ян показал мне картину какого-то неизвестного художника-каторжника. Я плохо разбираюсь в изобразительном искусстве и не берусь судить о ее художественном исполнении, но произвела она на меня жуткое впечатление. Нарисована цветными карандашами. Сюжет — музыканты-каторжники: люди-скелеты играют на разных инструментах… для увеселения эсесовцев.

Картина исключительно метко передает весь дух концлагерной Германии.

Я хотел купить картину у Яна. Но он — парень себе на уме: заломил такую цену, что только американскому миллионеру под стать.

В «кирпичном лагере» теперь военнопленные, а в «деревянном», большем, — русские репатрианты. Их около двадцати тысяч. Кругом — часовые. В лагере работают смершевцы (смершевские резервы). 50 человек офицеров. Отношение смершевцев (что равносильно отношению советской власти) к этим русским людям значительно ухудшилось. Объясняется это тем, что многие «остарбайтеры» не желают возвращаться на родину. Смершевцы вылавливают их и, ясно, сажают за проволоку.