СМЕРШ. Без легенд и мифов

«Южнее села Быдумка Ровенского района в 500 метрах, в лощине песчаного карьера, обнаружено два кострища, возле которых находятся три больших пятимиллиметровых листа железа и девять рельсов. Указанное железо и рельсы обгорели во время сжигания людей. Помимо костров на расстоянии 30 метров имеется яма размером в квадрат 6 метров и 3 метра глубиной, которая наполовину наполнена человеческим пеплом и недогоревшими костями».

Допрошенная в качестве свидетеля жительница села Несолонь Михайловская показала:

«В июле 1941 г. командир полка полковник Бойе лично расстрелял моего мужа за связь с партизанами. Кроме того, по его приказанию были сожжены дома многих жителей».

Житель того же села Оскиренко подтвердил:

«В июле 1941 г. по приказу полковника Бойе также были сожжены церковь и 12 жилых домов, а жители села убегали в лес, преследуемые немцами».

И таких свидетельств в деле разработки на бывшего гитлеровского полковника Бойе, секретного осведомителя «Цезаря» и военного преступника оказалось более чем достаточно. В мае 1946 г. в отношении него было возбуждено уголовное дело. Последнюю точку в кровавой истории дневника Бойе поставил суд.

29 декабря 1947 г. после завершения следствия военный трибунал войск МВД Татарской АССР на основании части первой Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 г. приговорил Бойе к лишению свободы сроком на 25 лет. К тому времени смертная казнь в Советском Союзе была отменена.

Глава десятая По следу «оборотня»

17 сентября 1944 г. передовой батальон советских войск, подавив последнюю огневую точку противника и не встречая на своем пути сопротивления, все дальше продвигался вглубь территории Финляндии. Но звенящая тишина, затаившаяся в густом ельнике, невольно заставляла командиров и бойцов крепче сжимать в руках оружие. Головной дозор боевого охранения осторожно продвигался вперед по хорошо укатанной проселочной дороге. Позади остался еще один километр, и тут справа над лесом показались караульные вышки.

По колонне пронеслась команда: «Рассредоточиться!» Бойцы рассыпались в цепь и заняли оборону. Группа разведчиков, прихватив с собой пулемет, скрылась в лесу, а командиры рот собрались на совещание у штабной машины. Не успев начаться, оно закончилось. На поляне появились разведчики. Вслед за ним тащились два изможденных, едва державшихся на ногах человека. Как оказалось, в глубине леса располагался концентрационный лагерь № 2 для советских военнопленных.

Батальон снова построился в колонну и, ощетинившись стволами автоматов, двинулся дальше по дороге. Она круто пошла вверх, а затем, несколько раз вильнув, скатилась вниз. Лес расступился, и на красноармейцев гнилым оскалом четырехметрового, почерневшего от времени и непогоды забора вызверился лагерь. Что за ним могло находиться? Горы человеческих тел, истерзанных пулеметными очередями? Кучка охранников, которым уже было нечего терять и готовых отстреливаться до последнего патрона. Что?

Группа разведчиков первой шагнула в распахнутую настежь пасть ворот. Настороженно поглядывая по сторонам, они медленно продвигались к центру лагеря. Повсюду ощущались следы панического бегства. У штабного барака простуженно почихивал двигатель «опеля». Со стороны офицерской столовой потягивало аппетитным запахом приготовленного обеда. На огромном пустынном плацу ветер водил затейливый хоровод из грозных приказов коменданта лагеря, уже никому и ничем не грозивших.

Позади разведчиков осталась ухоженная административная зона, и через десяток метров перед ними снова вырос забор из колючей проволоки. За ним виднелось два десятка приземистых бараков, словно вросших в землю. Мрачными глазницами затянутых решетками крохотных оконцев они печально смотрели на красноармейцев. Наглухо заколоченные досками двери говорили о том, что задержись батальон на час-другой и на их месте осталось бы одно пепелище. Разведчики невольно замедлили шаг, а через мгновение принялись крушить ворота и рубить саперными лопатами колючую проволоку. В ответ из бараков донесся глухой гул. Он набирал силу и скоро слился в один рвущий душу и сердце не то стон, не то плач: «Наши! Наши пришли!»