СМЕРШ (Год в стане врага)

Смершевцы иначе смотрят на дело. Для них советские граждане, побывавшие на принудительных работах в Германии — элемент, кишащий шпионами и зараженный ненавистью к советскому строю. Поэтому они проверяют каждого репатрианта самым тщательным образом.

И между репатриантами бродят опознаватели и раскинута сеть агентуры.

Лживые обещания, недоверие, угрозы, доносы, допросы, пытки, мучения и смерть — стихия смершевцев.

Что ждет репатриантов на Родине — страшно подумать. Майор Гречин говорит, что большинство из них пройдет двухлетние исправительные лагери.

За что? Это же мученики, достойные сострадания! И неужели эти миллионы людей, переживших немецкую каторгу, ничего другого не заслужили, кроме концлагерей, то-есть другой, советской каторги?

Я ничего не понимаю. Можно лгать, обманывать, убивать, но не в таких колоссальных масштабах. Ведь, кроме людского суда, превращенного тоталитаризмом в фабрики смерти, есть еще и Суд Божий!

Не нахожу слов для выражения всей этой мерзости, охватившей современное человечество.

«Смерть шпионам»! Нет, уж лучше было б назвать контр-разведку не так. «Смерть противникам коммунизма — более соответствовало бы действительности.

Сегодня до обеда я был в лагере по репатриации иностранцев. Майор Гречин приказал мне и лейтенанту Черноусову взять «Ганца» и вместе с ним «пройтись» по лагерю.

Французы, бельгийцы, англичане, голландцы, датчане, норвежцы, чехи и сербы уныло бродили по длинным коридорам грязных, полуразрушенных зданий. Они смотрели на нас с большим недоверием и избегали встреч с нами.

Кроме презрения и ненависти к нам, их лица ничего не выражали. Еще бы! Смершевцы и между ними раскинули свои смертоносные сети. Резервы контр-разведки, прикрепленные к лагерям по репатриации иностранцев, работают днем и ночью. Постепенно исчезают приверженцы Сербского Короля, сторонники чешской аграрной партии и другие иностранцы, так или иначе проявившие свое несогласие с коммунизмом.

Для «смершевцев» не существует международного права. С гражданами иностранных государств они расправляются по своему. Здесь, на территории, занятой Красной армией, они делают то, чего не могут делать за границей — уничтожают контрреволюцию.

Когда-то я слышал одну, очень характерную для Советского Союза, песенку:

«Слава вам, железные чекисты»…

Славны чекисты в России кровавой и темной славой, совсем не такой, как поется в песне. Иностранцы же слышали про чекистов только одним ухом, А теперь у них есть возможность непосредственно убедиться в существовании этих легендарных героев пролетарской диктатуры.

15 марта.

Вадевице. Дом заместителя бургомистра.

Из Нового Сонча мне и Кузякину пришлось ехать попутными машинами. Я не думал, что это так сложно. Начальник КПП в Новом Сонче останавливал проходящие грузовики, но посадить нас ни на один из них ему не удавалось. Шоферы отказывались принимать кого-либо; ссылаясь то на плохой мотор, то на слабые шины или опасный груз.

Лишь после четырех часов ожидания мы взобрались на один из грузовиков, доставивший нас в Вадевице.

Лагерь русских репатриантов был уже занят резервами контр-разведки. Капитана Шапиро и лейтенанта Черноусова мы нашли в лагере военнопленных.

— Здесь заживем — встретил нас восторженный капитан Шапиро.

— Начальства нет, работы мало. Баб в городе — ни пройти, ни проехать. На квартире у лейтенанта — три, у меня — две. Не зевайте и вы!

Кузякин поселился вместе с Черноусовым. Я занял комнату в доме заместителя бургомистра.

Черноусое достал водку. Задумал сегодня вечером устроить «настоящую выпивку с бабами». Пригласил и меня. Пойду непременно.

16 марта.

К Черноусову я пришел с небольшим запозданием. 3 просторной комнате, вокруг столов, заваленных закусками и бутылками водки, сидели хмельные польки. Офицеры танцовали под звуки патефона.

Польки нахально осматривали меня, перешептываясь между собой.

— Садись сюда, Коля — обратился ко мне Черноусов.

Я сел на предложенное мне место. Справа от меня — девушка лет двадцати, блондинка, с шустрыми глазами, слева — полная, черноволосая молодая дама.

— Пан младший лейтенант неточный — заговорила блондинка.

— Не беда!.. Как тебя звать?

— Янина.

— Великолепно.

Янина была трезвее остальных. Она засыпала меня десятками вопросов, на которые приходилось отвечать. После двадцатиминутного разговора я убедился, что моя новая знакомая очень милая и хитрая гимназистка восьмого класса.

— Родители у тебя есть?

— Нет. Немцы два года тому назад убили папу. Мама умерла давно, когда мне было пять лет.

— Как же ты живешь?

— Помогает сестра…

Черноусов танцевал с черноволосой дамой, Кузякин обнимал совершенно пьяную женщину лет тридцати пяти, Шапиро «заговаривал зубы» шестнадцатилетней девушке.

— Ты бы отвел домой свою любаву, Кузякин — шутливо заметил Черноусов.

— Пойдем, что-ли?

Пьяная «любва» послушно встала и, с трудом передвигая ноги, последовала за Кузякиным.

Высокая, рыжая полька, все время сидевшая без кавалеров, затянула хриплым голосом гуральскую песенку. На второй строчке голос ее оборвался.