Что касается проявлений чекистами лучших человеческих качеств, то их было достаточно. Конечно, тяжелая война — это не время для сантиментов. Мы были вынуждены быть порой суровыми. Но разве нельзя, допустим, отнести к проявлениям высокого гуманизма то, что начальник Особого отдела 62-й армии Битков подобрал потерявшего родителей мальчонку, выходил его, сделал своим приемным сыном?
Помню, когда однажды, в самое тяжелое для Сталинграда время, заболел командующий 64-й армией М. С. Шумилов, я пришел к нему. Он с трудом открыл глаза, чуть приподнялся, увидел начальника Особого отдела и забеспокоился:
— Что-то случилось?
— Да нет, — говорю, — пришел навестить вас, Михаил Степанович, пожелать выздоровления.
И так его растрогал мой, казалось бы, совсем обычный человеческий поступок! Он даже прослезился и прошептал:
— Надо же, такая тяжелая обстановка, и вы нашли для меня время…
— Не обошлось, конечно, и без них, чего уж там. Например, вспоминая теперь нашу работу, с сожалением отмечаю, что в борьбе с противником не всегда отдавали мы должное проведению по-настоящему чекистских, оперативных мероприятий, использованию тонких методов. Да, нам удалось, как я уже отмечал, наладить агентурную работу как на передовой, так и за линией фронта и в нашем тылу, но вот крупных мероприятий по дезинформации противника мы почти не проводили. Лучшим средством для этого было бы завязывание с абвером радиоигр. Но до такой степени оперативного искусства мы тогда еще не доросли. Хотя, безусловно, могли этим заниматься, ведь нами было захвачено большое количество вражеских лазутчиков. Многие были с исправными рациями… Это наш просчет.
В разговоре с вами я отметил факты малодушия у представителей командования фронтом и армиями. Довольно неприятно об этом вспоминать, но такие факты, хотя и очень редко, встречались и у моих подчиненных. Например, в самый ожесточенный момент битвы за город бросил одну из армий начальник ее Особого отдела и удрал вместе со своим отделом на левый берег Волги. Этот случай я и сейчас расцениваю как дезертирство. Признаюсь честно, что, будь моя воля, я бы поступил с ним, как это положено по законам военного времени.
О случившемся я доложил телеграммой Абакумову, и тот отстранил труса-руководителя от занимаемой должности. Потом этот дезертир мне отомстил одним из приемов, которыми пользуются такого рода низкие люди. Когда в 1951 году я был вместе с Абакумовым и другими генералами по незаслуженным обвинениям заключен в Лефортовскую тюрьму, он активно строчил на меня всякие доносы. Что поделаешь, подлецы встречались и среди военных чекистов.
С сожалением вспоминаю также, что не всегда удавалось отстоять людей, которые были жертвами чьих-то интриг.
Вот, например, такой случай. Приехали однажды на Сталинградский фронт Г. М. Маленков и Г. К. Жуков. Ночью у меня раздается звонок. У телефона — сотрудник их охраны, просит меня зайти. Прихожу в указанную землянку. Оба они лежат на походных кроватях-раскидушках — и Маленков, и Жуков. Один слева от двери, другой справа.
Никто из них меня даже не поприветствовал, как говорится, не сказал ни «здравствуйте», ни «до свидания». Жуков лежит читает что-то, на меня — ноль внимания, а Маленков, не поднимаясь с постели, спрашивает:
— У нас к вам только один вопрос: что вы можете сказать о работниках штаба фронта?
Я ответил, что по моей линии претензий к офицерам штаба нет, что все они проверенные и надежные люди.
— Можете идти, — сказал мне после этого Маленков.
Странный это был разговор, и я тогда ничего не понял. Тем более что был обескуражен подчеркнуто пренебрежительным к себе отношением. Мне казалось, и кажется теперь, что, будучи далеко не последним лицом на фронте и, в общем, боевым генералом, я такого отношения к себе не заслужил. Думаю, что это было проявление самого обычного хамства.
А той ночью был арестован и увезен в Москву один из офицеров штаба фронта.
Я потом говорил с Абакумовым, спрашивал, за что же был арестован офицер. Абакумов ответил, что это указание идет сверху и обсуждению не подлежит. Сотрудник штаба затем года два сидел в тюрьме и в конце концов был отпущен, так как в отношении него действительно не было никаких материалов. Ясно, что он пал жертвой чьей-то грязной интриги.
— Этот известный сталинский приказ, в обиходе называвшийся «Ни шагу назад!», оказал огромное влияние на ход военных действий, поэтому ваш интерес к нему вполне оправдан.
Лично я испытываю к нему двойственное отношение.