«СМЕРШ» ПРОТИВ «БУССАРДА» (Репортаж из архива тайной войны)

Вскинув вверх соболиные брови, она вопросительно посмотрела на меня своими лучисто-голубыми глазами.

«Значит, вы русский, хоть и в форме немецкого офицера», — проговорила она.

«Да, к сожалению, судьба так сложилась. Разрешите представиться: Юрий Васильевич Ростов-Беломорин».

«А я Мезенцева Наталья Васильевна, одинакова с вами по батюшке. И кого же вы помянули?» — спросила она после неловкой паузы.

«Я помянул отца и матушку, похороненных в двадцатом году в Эстонии», — ответил я.

«Я тоже помянула родителей и своего жениха-летчика, погибшего в начале войны. Мама умерла до войны в ссылке. Она была репрессирована как лицо немецкой национальности. А папа, военный хирург в смоленском госпитале, погиб во время бомбежки при операции тяжело раненного красноармейца. Я работала у него медсестрой, осталась жива, отлежалась после контузии, уже при немцах. Сейчас служу у них в сельской комендатуре переводчицей. А вы служите в немецкой армии?» — спросила Наталья Васильевна.

«Да, служу, но не воюю», — ответил я. — Вы ведь тоже служите у немцев?»

«Да, я служу, но как переводчик помогаю населению выжить в этих тяжелых условиях, особенно, когда мне удается освободить селян от немецких поборов. Я получаю удовлетворение, когда, разъезжая с немецкой администрацией по селам, мне удается всякими уловками помочь старостам уменьшить размеры грабежа. Немцы опустошили все бывшие колхозы и сейчас обирают продовольствие во всех подворьях. При таких обстоятельствах, когда немцы грабят и ведут войну против веками непокоряе-мого народа, служить в армии, по-моему, это грех перед Богом для русского офицера. Ведь вы, Юрий Васильевич, верующий, не правда ли?»

При этих словах ее лицо сделалось страдальчески суровым и вместе с тем для меня оно оставалось милым, сострадательным. Мне сейчас, в этот Божий день не хотелось объясняться. Поэтому я сказал: «Наталья Васильевна, о моем грехопадении давайте поговорим не сегодня. А что касается веры в Бога, то я скорее всего слабоверующий. Стараюсь общаться с Богом напрямую, без церковного посредника, поэтому в церковь хожу, но редко. А верить в Бога я стал на фронте, под Петроградом. В армии Юденича, когда пуля, не задев меня, пробила мой бумажник, в котором находилась молитва на спасение воина. Молитву перед отъездом мне вручила матушка с напутственными словами: «Храни тебя Бог». Отец тогда отказался взять такую же молитву, был тяжело ранен и скончался от ран. С тех поря начал верить в Бога. Позже под Москвой меня ранило в руку, но когда той молитвы при мне не было, она находилась в кармане мундира, который я оставил в машине. После случившегося я не расстаюсь с молитвой».

Выслушав мои откровения, Наталья Васильевна стала смотреть на меня мягче, ее лицо казалось мне более просветленно-бодрым. И когда я попросил разрешения проводить ее, она согласилась.

Я взял из ее рук узелок с куличом, который она освятила в церкви, и мы медленно пошли по разрушенной улице. Проходя мимо каких-то развалин, она с грустью заметила: «Здесь была 230-я школа, где я училась. Немцы с помощью военнопленных разобрали ее, а кирпич использовали для ремонта дорог».

Мы подошли к посеченному осколками дому и остановились у подъезда. «Вот мы и пришли, — сказала Наталья Васильевна. — Здесь, на втором этаже, сохранилась наша довоенная квартира, где мы жили вдвоем с папой».

Пора было прощаться. А я не мог, какая-то необъяснимая сила сковала меня, очарование не проходило. То ли красота моей знакомой, то ли излучение ее богатой натуры гипнотизировали меня, приводя в состояние душевного волнения.

Сконфуженная моим видом, Наталья Васильевна склонила голову и протянула руку за куличом. Перехватив руку, я с чувственным жаром поцеловал ее, проговаривая извинительно: «Сегодня ведь Пасха! Христос воскрес!» Внимательно посмотрев, она ответила: «Воистину воскрес!»

А затем, преодолев минутную нерешительность, проговорила: «Хоть вы и слабоверующий, но я вас поцелую, только не здесь, на улице, а дома. Приглашаю вас отведать кулича и пасхи. Если это, конечно, не скомпрометирует вас как немецкого офицера». Я был тронут и возбужденно ответил: «Спасибо за приглашение, оно меня не компрометирует, потому что я был и остаюсь русским офицером, присягнувшим своему царю».

Мы поднялись на второй этаж в небольшую двухкомнатную квартирку. Хозяйка зажгла лампадку перед иконой, поставила самовар и стала накрывать на стол. Достав из буфета хрустальный графинчик, разлила содержимое в рюмки, сообщив, что это рябиновая настойка, осталась от папы. Он после операционного дня снимал рябиновой напряжение.

Наталья Васильевна пригласила к столу и, подняв рюмку, пожелала здоровья всем верующим, а затем, поцеловав меня, вдохновенно провозгласила: «Христос воскрес!»

Я ответил, как положено, и поцеловал ее в губы.

Мы пили чай, угощались куличом и пасхой, вспоминали близких и празднование в родительском доме.

Обратив внимание на стену, где висела гитара, я спросил: «Это ваша? Вы играете?»

«Я играю плохо, для себя только. Папа любил, играл и пел хорошо. А вы умеете играть?»