Смотрел в окна сельсовета сквозь занавески и понимал, что не зря задержался. Застолье у Петра Игнатьевича с четырьмя местными мужиками было весьма познавательным. Из их разговоров выходило, что по обе стороны от села проходили две наиважнейших транспортных артерии: Брест‐Минск‐Москва. Шоссе и железная дорога, а также дороги их пересекающие. Тут не было транспортного узла, как такового, но этот населённый пункт был важен для контроля и безопасности участка большой протяжённости. Повреждённые машины, танки, орудия шли в составах на запад, а на восток перебрасывали пополнение, новую технику, ГСМ и продовольствие. Вот и засели здесь дядьки из вермахта с оружием и лопатами наготове. Выявляют вредителей и устраняют неисправности. Попутно обустраивают свой быт и развлекаются как могут. Местные даже рады такой популярности у своего села. Потому что, как рассказывали эти мужички, становилось ясно, не всем так повезло. Многие деревни и сёла уже начали сжигать.
— ...мне Холенков передал, что в Толочин сгоняют жидов.
— И что?
— А то! Если подсуетиться и сдать их первыми, то можно поиметь с этого.
— Это ты Семёну расскажи, а я не хочу к германцам под горячую руку попасть.
— Дурень! Петруша, хоть ты ему скажи, если мы притащим семью жида, кому какое будет дело, если у них из дома что-то пропадёт. У Бляхмана старшего корова дойная из колхозного стада и, если ты Коляшка её к себе уведёшь, никто не рыпнется.
Трусоватый Николай замер, — Что, вот прямо увести?
— Хоть прямо, хоть криво! — Агитирующий на грабёж, торжествующее указав пальцем в потолок, кивнул и добавил. — Нет! Не рыпнутся. К тому же, за них могут сами немцы заплатить.
Кошкин, как и остальные, уставился на односельчанина, не забывая пережёвывать квашеную капусту. — Терентий, так у тебя жена еврейка.
Вот это номер. Удобно устроившись на стожке сена, чуть не сверзился, услышав такое.
— А! Четыре года жили, а детей так и не нажили. Не жалко. — Выпив самогона, продолжил. — А вот если я сам её не приведу, то и меня с ней за бейцы ухватят.
— Петруша, что с Костей? Он согласился? — Переводя тему разговора, спросил четвёртый. — Я видел сегодня господина Ноймана, говорит оберст‐лейтенант уже в следующую пятницу приедет. Будут крахмальный завод запускать.
— Нет, отказал, говорит радикулит у него. Я с Гришей договорился.
— Вот паскудник! Так и не простил тебя за Сашку?
Пётр Игнатьевич фыркнул, разливая присутствующим. — Он не господь бог, чтобы прощать. Я, Даня, всё правильно тогда сделал, когда его брата в ГПУ сдавал.
— Никто не спорит. — Успокаивая занервничавшего Кошкина, Терентий заполнил возникшую паузу. — С органами шутить себе дороже, а Ковалевич знает, что это ты на его брата донос написал?
***
Проследив за этими гавриками из сельсовета, к своему удивлению понял, что не всё так плохо с народом. Двое за нас, двое ссученых, а пятый – неопределившийся крысёныш. Трусливый Николай прятал у себя в сарае раненого красноармейца. Пётр Игнатьевич, хоть и был крысой, а всё же деда Константина не заложил. Но Даниил меня удивил больше всех остальных. Сижу сейчас перед ним и отчитываюсь о проделанной работе. Судя по выражению лица руководителя местной подпольной ячейки, представляю какой у меня сейчас видок.
Всё удачно. Ход нашёл и подготовил.Теперь я настоящий подпольщик (шутка)