Смерть Ахиллеса

– Позавчера, когда Кнабе узнал про Соболева, – сама, дура, рассказала, хотела отличиться – пристал насмерть. Стал говорить, что Соболев – заклятый враг Германии. Бормотал про какой-то заговор военных. Мол, если Соболева не устранить, будет большая война, а Германия к ней еще не готова. Сказал: «Я ломаю голову, как остановить этого скифа, а тут такая удача! Это само провидение!» Принес мне склянку с ядом. Сулил золотые горы – я ни в какую. Тогда стал грозить. Как бешеный сделался. Я решила с ним не спорить, пообещала. Но яда Соболеву я не давала, честное слово. Он сам умер, от сердца. Коля, поверь мне. Я скверная, циничная, продажная, но я не убийца.

Вот теперь в зеленых глазах читалась мольба, но приниженности все равно не было. Гордая женщина. Однако оставлять в живых все-таки нельзя. Жаль.

Ахимас вздохнул и положил правую руку на ее обнаженную шею. Большой палец лег на артерию, средний на четвертый позвонок, под основание черепа. Оставалось сильно сжать, и эти яркие глаза, доверчиво смотрящие на него сверху вниз, затуманятся, погаснут.

И тут произошло неожиданное – Ванда сама обхватила Ахимаса за шею, притянула к себе и прижалась горячей щекой к его лбу.

– Это ты? – прошептала она. – Это я тебя так долго ждала?

Ахимас смотрел на ее белую, нежную кожу. С ним происходило что-то странное.

12

Когда он уходил на рассвете, Ванда крепко спала, по-детски приоткрыв рот.

Ахимас минуту постоял над ней, чувствуя диковинное шевеление в левой части груди. Потом тихо вышел.

Она не скажет, думал он, выходя на Петровку. Раз вчера не сказала Фандорину, то теперь тем более. Убивать ее незачем.

Но на душе было смутно: недопустимо смешивать работу с личным. Раньше он никогда себе такого не позволял.

«А Евгения?» – напомнил голос, находившийся там же, где происходило тревожащее шевеление. Видно, и в самом деле пора на покой.

То, что случилось ночью, не повторится. С Вандой больше никаких контактов.

Кто может связать купца Клонова, до вчерашнего дня жившего в «Метрополе», с певицей из ресторана «Альпийская роза»? Никто. Разве что кельнер Тимофей. Маловероятно, но лучше не рисковать. Так будет аккуратней, а много времени не займет.

Голос шепнул: «Кельнер умрет, чтобы Ванда могла жить».

Ничего, зато с Кнабе, кажется, получалось удачно. Господин Фандорин вчера вечером наверняка столкнулся с резидентом, когда уходил от Ванды. Будучи сыщиком дотошным и сообразительным, не мог не заинтересоваться поздним гостем. Резонно также предположить, что истинный характер деятельности герра Кнабе русским властям хорошо известен. Резидент разведки – фигура заметная.

Наметился отличный маневр, который уведет расследование в безопасную сторону.

«И Ванда избавится от удавки», – добавил безжалостно проницательный голос.

Ахимас обосновался на чердаке, напротив дома Кнабе. Пункт был удобный, с хорошим обзором окон третьего этажа, где квартировал резидент.

На удачу день выдался жаркий. Правда, крыша над чердаком уже к восьми часам раскалилась, и стало душно, но к мелким неудобствам Ахимас был нечувствителен. Зато окна Кнабе были нараспашку.

Все перемещения резидента из комнаты в комнату были как на ладони: вот он побрился перед зеркалом, выпил кофе, пролистал газета, что-то отчеркивая в них карандашом. Судя по бодрым движениям и выражению лица (наблюдение велось при помощи двенадцатикратного бинокля), господин Кнабе пребывал в отличном расположении духа.

В одиннадцатом часу он вышел из подъезда и зашагал в сторону Петровских ворот. Ахимас пристроился сзади. По виду его можно было принять за конторщика или приказчика: картуз с потрескавшимся лаковым козырьком, добротный долгополый сюртук, седая козлиная бороденка.

Энергично отмахивая рукой, Кнабе в каких-нибудь четверть часа дошагал до почтамта. Внутри здания Ахи-. мае сократил дистанцию и, когда резидент подошел к окошку телеграфа, встал сзади.

Резидент весело поздоровался с приемщиком, который, видно, принимал от него телеграммы не в первый раз, и протянул листок:

– Как всегда, в Берлин, в компанию «Кербель унд Шмидт». Биржевые котировочки. Только уж, – он улыбнулся, – сделайте милость, Пантелеймон Кузьмин, не отдавайте Сердюку, как в прошлый раз. А то Сердюк две цифры местами перепутал, так у меня потом с начальством неприятности были. Не в службу, а в дружбу – дайте Семенову, пусть он отправит.

– Хорошо, Иван Егорыч, – так же весело ответил приемщик. – Исполним.

– Мне скоро ответ должен быть, так я снова зайду, – сказал Кнабе и, скользнув взглядом по лицу Ахимаса, направился к выходу.

Теперь походка резидента стала неспешной, прогулочной. Легкомысленно насвистывая, он шел по тротуару. Разок очень профессионально проверил, нет ли слежки – скорее, по привычке. Непохоже, чтобы подозревал наблюдение.