Смерть беспозвоночным

— Я же вам говорю — страшный скупердяй! Да и не одну кружку он проиграл, потому так рычал: у меня вся мебель ходуном ходила. Он ведь только представляется, что живет в достатке, ни в чем не нуждается. Себе‑то он и верно, ни в чем не отказывает, но за грош — удавится. И тут, говорю вам, хоть из дому беги, такой рев поднял. «Из‑за этого жлоба заср…» — ну нет, не буду я губы пачкать и выражаться из‑за ревуна паршивого, он же его поносил так, что и мне страшно стало: «Такой–сякой, так меня околпачил! Чтоб ему света белого не видать!» — орал, такие баки забивал! — и опять его поливает: «Мало!» — орет. Я так и не поняла, чего мало. «На куски, на куски!» — вопил, тоже не представляю, о каких кусочках он разорялся. «А я в жизни никому!!!» И опять так я ничего и не поняла, говорю вам, так отрывисто бранился, словно лаял. Надо будет еще послушать, как снова начнет орать, может, чего и пойму. Потому как от нее человек и словечка не узнает, одна надежда на его рыки. А что с Эвой? Вы говорили, вроде бы отыскалась. Ну и как она?

Пани Вишневская за свои бесценные, хоть и отрывочные подслушанные откровения безусловно заслужила получить и от меня информацию.

— Она сейчас во Франции находится, — сообщила я любопытной соседке, — уже давно там живет. Да я вам об этом, кажется, уже сообщала. А вот что не сказала: не верьте, что она с Поренчем какими‑то делишками занималась. Неправда это, он нарочно возводил на нее напраслину, чтобы отомстить. Она ведь его, как паршивого пса, оттолкнула, не хотела с ним не встречаться и вообще даже не разговаривала с этим подозрительным типом — Эва его все же раскусила. А теперь вот и папочка вроде бы понял, какой это негодяй.

Подумав, я подбросила еще новость для соседки — чего там, не стану скупиться:

— Теперь у Эвы другой мужчина есть, не чета Поренчу, человек солидный, культурный и на хорошей должности — адвокат, скоро поженятся, а уж как он Эву любит! Как только вернутся, так и поженятся, и хотят свою фирму открыть. Но учтите, это держится в тайне, я только вам по секрету сказала, пожалуйста, никому ни слова, а уж тем более ее родителям.

— Да неужто я не понимаю! — возмутилась пани Вишневская. — И кому я могу разболтать? Не этому же, который отцом прозывается, а сам дочь родную чуть не в могилу свел! А уж как я за нее рада, что хороший человек попался. Она заслужила, бедняжка. Так, говорите, сейчас она живет хорошо?

— Хорошо, и даже снова стала писать. И наверняка добьется успеха.

Соседка удовлетворенно кивала головой, радуясь за Эву, и вдруг неожиданно спросила:

— Так вы говорите, драгоценный Флорианчик околпачил ее папочку?

Вот те на! Неужели это я ей сказала? Холера! Но вроде бы она сама из его воплей это поняла.

А соседка, не дожидаясь моего подтверждения, уже понеслась:

— Так ему и надо, ревуну проклятому! Заслужил, а уж как теперь разоряется, как из себя выходит — и не расскажешь. И еще свою жену заодно с грязью смешал. Что та говорила, я не слышала, она женщина тихая, а он на нее коршуном налетает: «Дура ты последняя, и чего встреваешь, все одно не твоего ума дело, дубина стоеросовая, а туда же, указывает, заткни пасть и помалкивай!» И еще как‑то странно ее обзывал, Кассандрой и пифией какой‑то, велел ей язык за зубами держать, а уж это лишнее. Она и без того все время молчит. Говорю вам: крику, крику, весь дом трясется, а толком ничего не понять. Но что‑то там у них стряслось. А вы говорите, он из санатория сюда приезжал?

Тут я поспешила свернуть наш разговор, что‑то слишком о многом эта баба знает или догадывается, надеюсь, все же не я проболталась, а она из подслушанного сама выводы делает. Хорошо все‑таки, что я не наслала на нее Гурского, представляю, сколько неприятных слов потом услышала бы от него. Он бы и базу юридическую подвел — например, обвинив меня в подсовывании свидетелю ложных показаний.

Домой возвращалась не торопясь, стараясь немного упорядочить хаос, царящий в голове.

Папочка Эвы метал на Поренча громы и молнии — это хорошо. Поренч его объегорил — это и вовсе замечательно! И отсюда следовал вывод, который напрашивался с самого начала: образовалось товарищество Поренч–Яворский, сеющее слухи и поливающее грязью честных людей. Я тоже стала их жертвой, с той только разницей, что меня как раз Эвин папочка никоим образом не касался. И мне не было необходимости бежать на край света.