Смерть чистого разума

– Из этого следует, что он в первую очередь политик. Впрочем, насчёт Корвина вы, скорее всего, правы. Революция для него процесс, а не цель. Особенно сейчас.

– Ну по крайней мере относительно товарища Корвина у нас с вами расхождений нет, – хмыкнул Фишер.

– Ну не знаю. Вы вчера всю церемонию провели с таким уксусным лицом, что, право, я испугался, что от одного вашего присутствия скиснет молоко в корвиновском кувшине.

– Он просто старый идиот. Сумасшедший, позорящий наше дело. Спросите в Париже – ну хорошо, не в Париже, где-нибудь в Америке – «что такое русская революция?». Каждый второй абориген вам в ответ закатит глаза: «О-о, Корвин!». А что, спрашивается, Корвин? «О-о, это так невероятно. Я читала это в журнале “Новые ежемесячные выкройки”, там есть раздел “Интересные истории”. Он такой храбрый. Он был рабом на галерах у турок, а потом бежал, чтобы освободить poor Russian peasants как Линкольн освободил негров. И он все время хотел убить царя. Он такой отважный, это ваш Кервель».

Маркевич рассмеялся.

– Боритесь с этим. Напишите памфлет. Анна Аркадьевна говорит, что у вас великолепный английский. Кстати, где вы нахватались?

– Домашнее обучение. Я же, представьте себе, не всегда служил секретарём. Были когда-то и мы седоками и рысаков мы имели гнедых… Полный Вальтер Скотт в шкафу, мадонны на стенах, бранзулетки в горках, мерзость, почитаемая якобы как величайшая красота. Отрыжка человеческого безделья. Мбда. Что до памфлетов, то проку от них никакого. Кошельки его поклонников неистощимы, а полные фонды не терпят фронды. Нам, кстати, вчера ещё повезло: Николай Иванович не взял с нас свою обычную мзду.

– А он получает деньги с визитёров Корвина?

– Будто вы не догадывались[11]. С чего же он, по-вашему, живёт? Но гости не остаются внакладе. Я своими глазами видел в Берлине объявление, приглашающее на лекцию «Мои встречи с великим человеком: новейшие соображения д-ра Корвина о социализме и половом вопросе». Какой-то Альтер-Шмальтер-Юнгер-штейн. Небось с тех пор уж и книжонку написал. По половому вопросу.

– Пусть. При гениях – а вы же не будете отрицать, что Корвин гений, надеюсь, – всегда обретается толпа шарлатанов. Не кормите их – только и всего.

– Не в этом дело. Вокруг этого вашего гения вертятся бешеные деньги – в то время как настоящим борцам не хватает средств на оружие, типографии, на подкуп надзирателей, да просто на поддержку товарищей, выбравших, вопреки вашему скепсису, революцию своей профессией. Вот бы выяснилось, что он провокатор, что он разоблачён как враг нашего дела, – это стало счастливейшим днём в моей жизни.

– И если бы вам предложили привести в исполнение приговор?

– Нет. Это не доставило бы мне радости. В сущности, он тяжело больной человек.

– Но ваша рука в случае чего не дрогнула бы?

– Экие вы, товарищи, ранние пташки! Вода для кофе ещё не кипит и мадемуазель Марин ещё не выглядывала посмотреть на молочника. И не холодно вам тут?

Николай Иванович Скляров был почти в неглиже – халат, персидские туфли, – но умыт и даже, кажется, напомажен.

– Ничего-ничего, бог с ним, с молочником, – он принялся расставлять вокруг стола опрокинутые им же на ночь стулья. – Я сейчас самолично вам чайку организую. Хороший был вчера у меня чаёк?

– Исключительный, Николай Иванович, – сказал Маркевич, а через минуту добавил:

– Как вы думаете, Фишер, он нас слышал?

– Бог весть, – задумчиво ответил Фишер, глядя на закрывшуюся за Скляровым дверь.

…К чаю – или, вернее, к кофе, потому что пока они собирались, прибыл молочник, и обе хозяйки приступили в к исполнению служебных обязанностей (их завтрак, как пояснил Николай Иванович, суть забота мадам, мадемуазель же хлопочет для «одного особенного пациента») – кроме них троих вышел только Шубин.

– Ну-с, ждать никого не будем, – бодро сказал Николай Иванович. – Александра Ивановича я видел на террасе, он имел вид крайне озабоченный – готовится к походу. Ну а дамы, равно как и семьи, имеют право на определённую свободу. Здесь превосходные булки, попробуйте, Степан Сергеевич, вы ж вчера проспали это удовольствие.

– Благодарю. Кто их печёт?

– Здесь, в деревне. Господин Шубин, что скажете? Не хуже филипповских?

Господин Шубин промолчал. Первую чашку кофе он выпил залпом под осуждающим взглядом Склярова и теперь неспешно смаковал третью, время от времени поглядывая, не слишком ли быстро уменьшается груда в хлебной корзинке. Что-то, однако, отвлекло Шубина от этого занятия, и это был, конечно, велосипедист.

Он выехал из-за поворота, вихляя по размытой дождями дороге, да и вообще держался в седле неуверенно, каждое мгновение норовя опрокинуться в грязь. Поэтому он сосредоточенно смотрел на переднее колесо, словно помеха была именно там, на земле, а не в нём самом.