Смерть — дело одинокое

– Почему, почему! Заволнуешься тут! – надрывался я. – Кто-то бросает трубку и больше не подходит к телефону, а у меня нет денег, чтобы добраться до этой сволочной редакции, она где-то в Голливуде, и звонить снова нет смысла – трубка-то снята, а время поджимает, и еще Генри пропал! Неужели он умер, черт побери?

«Не умер, – должна была сказать миссис Гутьеррес, – просто спит».

Но она ничего не сказала, и я, мысленно поблагодарив ее за это, вынесся вихрем в холл, не зная, куда бежать. Даже на то, чтобы доехать до Голливуда на несчастном красном трамвае, денег у меня не было. Я…

– Генри! – крикнул я в лестничный пролет.

– Да? – отозвался голос.

Я повернулся как ужаленный и вскрикнул. Передо мной была темнота.

– Генри! Это…

– Я, – сказал Генри и выступил в едва заметное пятно света. – Уж если Генри решил спрятаться, так он спрячется как следует, его никто не найдет. Этот мистер Подмышки опять был здесь. Думаю, он знает, что мы знаем обо всей этой каше. Я услышал, как он крадется по крыльцу под моим окном. Все бросил как попало и сбежал. Ты нашел, что я бросил?

– Да. Трость и шнур с узелками – догадался, что они означают номер телефона.

– Хочешь, расскажу про эти узелки и этот номер?

– Хочу, конечно.

– За день до того, как Фанни ушла от нас навсегда, услышал я, как в коридоре кто-то плачет. Она стояла у моей двери. Я открыл – пусть, думаю, вся эта печаль ко мне войдет. Нечасто я встречал ее наверху, она же не могла подниматься, для нее это смерть была! «Я не должна была этого делать!» – плачет она. «Я сама во всем виновата», – только и повторяет. «Вот, Генри, возьми это барахло и побереги его, – говорит. – Какая же я дура». И сует мне старые пластинки и какие-то газеты. «Это очень важно», – говорит. Ну а я подумал: «Что за черт?» Но поблагодарил, все взял, а она так и пошла к себе вниз, плачет в голос и твердит: «Какая я дура». Эти газеты и пластинки я сунул куда-то и думать о них забыл. А вот когда Фанни отпели, похоронили и в землю зарыли, я раз утром наткнулся рукой на эти паршивые бумаги и думаю: «Что это еще такое?» Позвал миссис Гутьеррес и спрашиваю ее по-английски и по-мексикански: «Что это?» Она эти газеты просмотрела и увидела, что в пяти разных номерах одни и те же слова обведены чернилами. И номер телефонный всюду указан одинаковый. Ну я и начал гадать, с чего бы это Фанни так горько плакала и что это за номер, вот и завязал узелки. А потом позвонил. Ты звонил?

– Да, Генри, – подтвердил я. – Я нашел одну такую газету у Фанни в квартире. Что же ты мне раньше про них не говорил?

– А зачем? Я думал, это глупость какая-то. Дамские штучки. А ты-то прочел газету? Мне миссис Гутьеррес прочитала, плохо, но прочла вслух. Я только смеялся. «Боже, – думал я, – ну и чушь собачья!» Только теперь я думаю по-другому. Кто-то прочел этот бред и клюнул?

– Фанни клюнула, – с трудом выговорил я.

– Ну а скажи мне, когда ты набрал этот чертов номер, какой-то сукин сын снял трубку, ответил, собрался кого-то позвать и больше не вернулся?

– Все точно так, тот же сукин сын, – сказал я.

Генри начал подталкивать меня к открытой двери своей комнаты, будто я тоже был слепой. Я не протестовал.

– Как же у них дела идут в этой газете? – подивился он.

Мы уже приблизились к его двери.

– Думаю, когда тебе на все наплевать, – сказал я, – деньги к тебе сами плывут.

– Точно! Со мной всегда была одна беда – мне до всего есть дело. Вот ко мне деньги и не плыли. Ну и не надо! У меня и так наличных денег полно…

Он замолчал, услышав, как я втянул в себя воздух.

– Вот, вот, так дышит тот, кому хочется одолжить мои накопленные денежки! – улыбнулся он, спокойно кивнув.

– Только если ты поедешь со мной, Генри. Поможешь найти негодяя, издевавшегося над Фанни.

– Подмышки?

– Подмышки!

– Мой нос к твоим услугам. Пошли.

– Нам нужны деньги на такси, Генри. Надо сэкономить время.

– В жизни не ездил на такси, зачем оно мне теперь?

– Нам нужно успеть в эту редакцию, пока она не закрылась. Чем скорее мы все выясним, тем спокойнее можно будет действовать. Я не желаю больше всю ночь тревожиться, как ты тут, и трястись за самого себя в своей лачуге.

– У Подмышек острые зубки, да?

– Да уж, в этом лучше не сомневаться.

– Пошли! – Генри, улыбаясь, обошел свою комнату. – Поищем-ка, где слепой прячет денежки. А по всей комнате! Дать восемьдесят баксов?

– Нет, что ты!

– Шестьдесят? Сорок?

– Двадцать – тридцать хватит за глаза!

– Ладно. – Генри остановился, захрюкал, засмеялся и вытащил из бокового кармана брюк толстую пачку денег. И стал отсчитывать бумажки.

– Вот сорок баксов!

– Скоро отдать не смогу, учти.

– Ну, если мы отыщем этого гада, который насмерть напугал Фанни, ты мне ни цента не будешь должен. Держи деньги! Захвати мою трость. Запри дверь – и вперед! Поехали, найдем идиота, который снимает трубку и отправляется в отпуск.

В такси Генри улыбался всем запахам и ароматам, хотя откуда они исходят, не видел.

– Шикарно! Ни разу не нюхал такси! А это наше новенькое и едет быстро.

Я не смог удержаться и спросил:

– Генри, как ты умудрился скопить столько денег?