Центральный планировщик должен исключить уверенность в чьем-то вторжении, чтобы собрать информацию о результатах этого вторжения. Но такая информация – это ложный сигнал, потому что она не является результатом деятельности свободного рынка. Это рекурсивная функция. Попросту говоря, у центрального планировщика нет другого выбора, кроме как пить свой собственный Kool-Aid[93]
. Это великая дилемма для Федеральной резервной системы и всех центробанков, которые стремятся вывести свои экономики из новой депрессии. Чем больше эти институции вторгаются на рынок, тем меньше они знают о реальных экономических условиях и тем выше необходимость вторжения. Одна из форм найтовской неопределенности заменяется другой. Политическая неопределенность становится повсеместной, поскольку капитал ждет возврата реальных рынков.В противоположность шекспировскому Саланио мы больше не можем доверять тому, что нам говорят рынки. Это произошло потому, что те, кто контролирует их, не доверяют самим рынкам; Йеллен и иже с ней решили, что их теоретическая рука более могущественна, чем «невидимая рука» Адама Смита. Результатом стало медленное падение функциональности рынка, что, в свою очередь, предвещает медленное падение реальной экономики – и доллара.
Глава 4. Новые финансовые милитаристы Китая
…большинство стран потерпели неудачу в процессе реформ и регулирования именно потому, что те сектора экономики, которые выигрывали от… отклонений в развитии, были достаточно сильны, чтобы блокировать любую попытку ликвидировать эти отклонения.
Теневой банковский сектор Китая стал потенциальным источником системного финансового риска… До некоторой степени это по существу мошенническая схема Понци[94]
Бремя истории
Современному западному взору Китай предстает монолитным джаггернаутом, готовым завладеть Восточной Азией и превзойти Запад в богатстве и объеме производства за считаные годы. В действительности Китай – это хрупкая конструкция, которая может легко обрушиться в хаос, как это много раз случалось прежде. Никто не знает это лучше, чем сами китайцы, которые понимают, что будущее Китая крайне неопределенно.
Китай – это самая длинная непрерывная цивилизация в мировой истории, включающая 12 крупных династий, множество мелких, сотни правителей и политических режимов. Будучи далеко не однородным, Китай состоит из бесчисленных культур и этнических групп, объединяя в себе тесную, сложную сеть регионов, крупных и мелких городов и деревень, связанных торговлей и инфраструктурой, которая избежала периодических разрывов последовательности других великих цивилизаций, от ацтекской до зимбабвийской.
Основной вклад в долговечность китайской цивилизации внес колеблющийся характер правления, состоящий из периодов централизации, за которыми следовали периоды децентрализации, а затем восстановление централизации и так далее, тысячелетие за тысячелетием. Эта история напоминает движение меха аккордеона, расширяющегося и сокращающегося в ходе исполнения одной и той же песни. Тенденция к децентрализации с политической точки зрения дала китайской цивилизации прочность, необходимую, чтобы избежать полного краха центра, характерного для Рима и инков. Напротив, способность к централизации с политической точки зрения предотвратила тысячи локальных узлов от превращения в аграрную мозаику, хаотичную и разъединенную. Китай переживает взлеты и падения, но так и не исчезает.
Знание китайской истории централизации, дезинтеграции и вновь возникающего порядка необходимо для понимания сегодняшнего Китая. Западные финансовые аналитики часто подходят к Китаю с преувеличенным доверием к рыночным данным и недостаточной исторической перспективой/справкой для того, чтобы понять культурную динамику Китая. Философ династии Чжоу Лао-цзы выразил китайское восприятие истории в «Дао Дэ Цзин»: «Все вещи расцветают и возвращаются к своему началу»[96]
.[97] Учитывать эту точку зрения по-прежнему важно и сегодня.