Смерть докторши

Комиссар показал удостоверение и представился. Она опять кивнула и жестом указала на кожаный диван напротив открытой двери на веранду. Снаружи цвел роскошный олеандр.

— Можно узнать, что это у вас за крест? — спросил Хункелер. — Никогда таких не видел.

— Коптский, седьмого века. Ее подарок.

Лицо у Карин Мюллер было как каменное.

Она явно с огромным трудом сдерживала слезы.

— Я понимаю, вы потеряли подругу. Примите мои соболезнования.

— Спасибо.

Он посмотрел на нее, ожидая ответного взгляда. Но Карин Мюллер глаз не подняла.

— Я веду дознание по делу об убийстве доктора Эрни. Госпожа Хеммерли, скончавшаяся три недели назад, была ее пациенткой. Об этом мне и хотелось бы с вами поговорить.

— Почему?

— У вас есть фотография госпожи Хеммерли?

Карин Мюллер встала, прошла к комоду, взяла две рамки с фотографиями и подала ему. На одном снимке была светловолосая женщина с большими темными глазами и медальоном, изображающим анх — египетский знак жизни. На второй фотографии он увидел обеих подруг, рядышком, на фоне Сфинкса в Гизе.

— Когда это было?

— В прошлом феврале. Мы совершили поездку вверх по Нилу до Ассуана, в честь седьмой годовщины нашего знакомства. Семь для нас священное число.

Голос Карин Мюллер звучал монотонно, словно то путешествие никак ее не касалось.

— Вы любили ее?

— Я и сейчас ее люблю.

Длинными сильными пальцами она подтянула брюки на коленях.

— В ту пору госпожа Хеммерли, наверно, была еще здорова?

— Да. По крайней мере, так казалось. Чудесная была поездка.

Странно, подумал комиссар. Почему она ничем меня не угощает?

— Обычно отмечают пятилетний или десятилетний юбилей, — сказал он. — Почему же семь?

— Трижды семь — двадцать один. Госпожу Эрни убили в двадцать один час. Это не случайность.

— Откуда вам это известно?

— «Радио Базилиск» сообщало.

— Расскажите мне вкратце историю болезни вашей подруги, будьте добры.

— Это обязательно? Вы ведь можете сами прочитать.

— Прошу вас. И, если можно, стакан воды.

Карин Мюллер встала, ушла на кухню и вернулась со стаканом воды. Походка у нее была безрадостная, унылая.

— Все произошло очень быстро. Как гром среди ясного неба. В начале марта у нее начались головокружения. Я подумала, что она просто переутомилась. И ничего не сделала.

Она посмотрела на свою правую руку, поднесла ее к губам и прикусила, на несколько секунд. Потом уронила на колени.

— Родственники раковых больных всегда укоряют себя, — сказал Хункелер, — думают, что виноваты, вовремя не распознали болезнь. Но эти упреки несправедливы, неоправданны.

На мгновение Карин Мюллер подняла взгляд. Прозрачные светлые глаза посмотрели на комиссара в упор.

— Я должна была заметить. Я же анестезистка и часто сталкиваюсь с раковыми пациентами. Головокружение подчас тоже симптом рака.

— Как раз потому вам и не стоит корить себя. Как раз потому, что вы в этом разбираетесь.

— Прошу вас, не надо советов. Рассказывать дальше?

Комиссар кивнул, отпил глоток волы.

— Доктор Эрни была доверенным врачом Регулы. Они дружили, наверно еще со студенческих времен. Госпожа Эрни диагностировала приступы слабости. Позднее, в начале мая, Регула несколько раз падала в обморок, без всякой видимой причины. Седьмого мая в семь утра — это было воскресенье — я отвезла ее в неотложку. Там ей сделали томографию и обнаружили метастазы. Поиски первичного очага результатов не дали.

— Неужели так бывает? Никогда не слыхал, чтобы обнаруживали только метастазы.

— Увы, бывает и так. Первичный очаг иной раз очень-очень мал. И может запрятаться. Метастазы у Регулы уже настолько прогрессировали, что удалить их было невозможно. Да и вообще операция вряд ли бы помогла. Первичный-то очаг все равно никуда бы не делся. И ее оставили умирать. В скором времени, десятого июня, в субботу, она скончалась здесь, в этой квартире. В двадцать один час.

— Вы наверняка чертовски злы на госпожу Эрни, — заметил Хункелер, — ведь она не распознала рак на ранней стадии, когда еще можно было что-нибудь предпринять.

Карин Мюллер молчала, сидела не шевелясь.

— Почему вы не оставили госпожу Хеммерли в больнице? У них там все предусмотрено для подобных случаев.

— Я при первой возможности забрала ее домой. Хотела, чтобы она была при мне. Хотела находиться рядом с умирающей, защитить ее.

— Вам кто-нибудь помогал?

— Сперва я взяла отпуск. Но потом пришлось выйти на работу. И я нашла помощников.

— Что это за люди?

— Есть такая специальная служба. «Шпитекс».

— Метастазы в мозгу… — сказал Хункелер. — Наверно, они изменяют личность?

— Вы правы. Под конец она перестала понимать, кто она такая. Но меня узнавала до последней минуты.

Комиссар допил воду, отставил стакан. И, помедлив, все-таки сказал:

— Госпожа Цбинден говорила, что у госпожи Хеммерли был еще и друг. Странный такой тип.

Карин Мюллер не пошевелилась, сидела спокойно, положив ладони на аккуратно расправленные на коленях брюки. Потом подняла на него красивые, ясные глаза:

— Может быть. Но об этом я говорить не хочу.

— Почему? Ревнуете?

Она наморщила лоб, задумалась, попробовала улыбнуться. Но безуспешно.

— Нет, с какой стати. Регула любила меня и умерла, окруженная любовью.