Смерть домохозяйки

– Его отчислили с последнего курса, когда я только что начала здесь работать, в то время здесь все только об этом и разговаривали.

– Так вы мне поможете? – Алискер наклонился над столом, как бы отрезая шатенке путь к отступлению. – Кстати, как вас зовут? – второй вопрос вырвался у него совершенно непроизвольно.

– На какой же вопрос вам отвечать? – шатенка хитро прищурила за очками свои зелено-голубые глаза.

– Элла, – раздался из-за приоткрытой двери ведущей в кабинет срывающийся на фальцет женский голос, – зайди ко мне!

– На первый, – быстро среагировал Алискер на нежданную подсказку. – И запомните, Элла, ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

– Я думаю, что найдется ваш Саша Чернышов, – успокоила его Элла, выходя из-за стола, – подождите меня немного.

* * *

Чернышов жил в коммуналке в одном из домов, чей отреставрированный недавно фасад выходил на центральный проспект города. Надо сказать, что заново оштукатуренная внешняя стена дома резко контрастировала с буквально расползающимися стенами подъезда. На них клочьями висела облупившаяся синяя краска, тут и там их, подобно молниям, от потолка до пола рассекали гигантские трещины невообразимой глубины.

Войдя в эти пыльные джунгли и развалы рушащегося камня, Мамедов стал подниматься по щербатой, с огромными выбоинами лестнице.

Стены вдоль маршей были густо покрыты разнообразными надписями на русском и английском. Смысл всех этих разноцветных графитти сводился к нескольким ключевым темам, как то: секс, насилие, дзен, допинг, любовные послания, угрозы и лаконично-сильные посыл на…

Пахло запустением и, несмотря на всю эту живописность, провинциальной скукой.

Мамедов остановился перед высокой деревянной дверью, выкрашенной охрой. На двери было два звонка, один из которых – наполовину вывороченный. Напротив него красовалась миниатюрная металлическая рамка с картонным квадратиком, на котором кудрявились три английские литеры: «Yes».

Он смело нажал на звонок. Прислушался. На какой-то момент ему показалась, что унылая тишина, пыльным облаком висевшая с той и этой стороны двери, – единственное, что еще поддерживает дышащие на ладан стены.

Он снова надавил на кнопку вихляющегося на тонком проводке звонка. На этот раз его чуткий, настороженный слух уловил за дверью какое-то движение, смутный отзвук человеческих голосов. Еще через секунду он ясно различил шарканье ног.

– Кто?! – не очень любезно спросил высокий юношеский голос.

– Простите, что беспокою вас, – вежливо и дипломатично начал Мамедов, – я по поводу ваших работ. Мне дали ваш адрес в училище. Хочу приобрести кое-что.

За дверью послышалось натянуто-опасливое шушуканье, в котором вторую скрипку исполнял тонкий девичий голосок. Наконец, замок щелкнул, и дверь отворилась.

На пороге стоял смазливый парень лет двадцати в голубых джинсах и коротком шерстяном джемпере. Стройный, выше среднего роста, довольно мускулистый, он стоял в небрежно-расслабленной позе и пялилися на Алискера. Темно-каштановые волосы волнистыми прядями свободно падали ему на плечи.

– Здравствуйте, – Алискер кашлянул и протянул руку, – вы Чернышов?

Парень без всякой охоты пожал Алискеру руку и кивнул.

– Привет! – довольно фамильярно отозвался он, не сводя с Мамедова своих зеленых глаз.

– Войти можно?

Чернышов насмешливо пожал плечами и молча посторонился.

– Я не один, – бросил он на ходу.

– Ой, простите! – сыграл под простачка Мамедов. – Я не отниму у вас много времени.

– Ладно, – махнул рукой Чернышов, – мне деньги нужны.

Он распахнул дверь, и Алискер очутился в просторной комнате, в центре которой стояла огромная двуспальная кровать, по углам – аудиоаппаратура. Чуть поодаль гордо возвышался мольберт, около него – некое подобие этажерки, сплошь уставленной горшками с кистями, разных размеров мастехинами, мелкими акварелями и фотографиями в рамках из светлого дерева. Кругом валялись тюбики из-под красок, грязные, засохшие кисти, одеревеневшие тряпки, аудиокассеты. Стены были увешаны холстами. Но этого пространства для полотен было не достаточно: прислоненные одно к другому, они стояли на полу около этажерки и углового окна, лишенного занавески.

Среди этого живописного бедлама особенно трогательно выглядела молоденькая девушка, почти подросток. С растерянным видом она сидела на единственном кресле, задрапированном потертым пестрым пледом. Ангельская мордашка, короткие золотистые кудряшки, персиковая кожа и торчащие в вороте мужской рубашки ключицы придавали ей ни с чем не сравнимую хрупкость и угловатое изящество.

– Ксюха! – скомандовал Чернышов.

Девушка торопливо пересела на кровать.

– Садитесь, – сухо сказал Чернышов.

– Спасибо, – Мамедов приземлился в кресло и величаво закинул ногу на ногу.

– Что вас интересует? – более оживленно произнес парень.

– Сколько вы хотите вон за тот портрет? – Мамедов показал на висевший на стене холст без рамы, на котором была запечатлена длинноволосая шатенка на синем фоне. Портрет был выполнен в авангардной манере: в формах сквозила угловатость, голова девушки была повернута вправо, видимый глаз – обозначен грубым черным мазком.