Смерть это все мужчины

С целью прибытия дела обстояли неважно. Встреча с женатым мужчиной по вопросам личного счастья. Всё, Зимина, наше терпение лопнуло, двойка за поведение и родителей в школу.

Женщины пьют скрытно – Чехов прав, об этом говорит Маша в пьесе «Чайка». Женщины многое делают тайком – стыдясь, боясь, не понимая себя. Женщины сами себе учительницы, а потому иной раз выставляют себе за год, а то и за жизнь – беспощадные оценки. Не справилась. Не смогла. Плохая девочка…

Буду пить настойку и смотреть телевизор. Я понимаю, что я в ловушке. Жизнь требует мужества… – я узнала ваш голос, Евгений Николаевич. Остальные голоса неведомо откуда, а вот вашу мягкую, ласковую и грустную интонацию я всегда узнаю. Это вы говорите мне о терпении и осторожности, вы и при жизни толковали о том же.

Евгений Николаевич Калинников, мой учитель, читал курс русской литературы в Московском университете, и только благодаря ему я доучилась и написала диплом. Тихий, порядочный человек, Калинников сторонился могучих внутрикафедральных разборок, предпочитая усиленно корпеть над отдельными учениками. Детей, детей надо спасать, – сказал он мне однажды. Он был изящен, остроумен, тщательно следил за чистотой внешнего облика, лекции читал великолепно, и разбитные мещанские девицы, которым приспичило делать преподавательскую карьеру, неустанно и решительно, по мере возвышения, задвигали Калинникова куда подальше. Я его любила безнадежно. Евгений Николаевич был женат на милейшей женщине, своей ровеснице, бесполой седой девушке, имел учёную дочку, знавшую несколько языков (в их числе ирландский и сербский), но не это было препятствием к исполнению любви. Его героическое, усталое существование ничем, никаким краешком не могло соединиться с моей бесформенной горячкой. Он поддерживал меня, как мог, помогал всеми силами, но сознательно и очевидно не подавал никаких надежд. Всё было так ясно, что мы про это даже не разговаривали. Стороной, уже после защиты диплома, я узнала, что Калинников таки завёл роман с аспиранткой-татаркой, очень прилежной и весёлой, но отличавшейся удивительно кривыми ногами. Убывая из Москвы, я попрощалась с учителем, пригласив его отужинать в маленькой кофейне на Рождественском бульваре, и не удержалась от запоздалого упрёка – что же вы, Евгений Николаевич, разве не понимали… Могли, извините за пошлость, получше провести время… Он смотрел на меня с любовью, только любовь эта была, как незаконнорожденный ребёнок, отправлена восвояси и давно оплакана.

– Понимал, Саша. Понимал, что и сам погибну, и тебе отравлю жизнь.

– С Розой вы не погибнете?

– А, ты вот так ставишь вопрос. Согласись, я не обязан отвечать, но отвечу. С Розой я честно грешу, и это нас обоих устраивает, и ничего не разрушает ни в моей жизни, ни в её.

– Я ничего не собиралась разрушать в вашей жизни.

– Ты ещё сама себя не понимаешь. Скажу тебе, как любимой ученице, как близкому, талантливому человеку, о котором у меня болит сердце, – не надейся на любовь. Она не спасёт. Надейся только на разум. Жизнь требует мужества, бессчётных сил, терпения, достоинства, памяти о других…

Он умер в прошлом году от рака лёгких.

Клюквенная настойка оказалась преотвратной, с привкусом лекарства. Телефон молчал – ни звонков, ни сообщений. Скорчившись на постели и стараясь не плакать, я, бедный землянский человек, смотрела на экран телевизора, где вовсю бушевали эфирные войска неведомой демонической галактики.

Какие-то кудрявые б… кончали от шоколада и жевательной резинки. Поддельные мамочки совали пластмассовым детям пищевые суррогаты. Полуобнажённые мачо впивались сладострастными губами в кружку пива. Потом появлялись люди, похожие на землян, и сообщали, что на помойке обнаружены два трупа. Демоническая компашка переодевалась в перья и блёстки и начинала выть про любовь. Тем временем вклинивался скучный малый и объяснял, что президент поехал по делам. Полиция и милиция искали убийц, надёжно скрытых в густых блестящих волосах и жирных майонезах. Женщины предпочитали мужчинам растворимый кофе и ароматный гель для душа. Целый зал народу сидел и хохотал, а на сцене никого не было. Юные психи и психички, не прекращая смеяться и дёргаясь в такт ублюдочной музыке, разговаривали с «нашими зрителями», и я не понимала ни единой фразы. Человек, лицемерным благообразием похожий на пастора, тишком растлевающего малолетних, спрашивал собравшихся, что они думают о современной ситуации в стране, и люди, как укушенные, вопили что-то, не слушая друг друга. Скучный малый гукал своё, настаивая, чтобы все увидели и убедились, что президент поехал по делам и до дел он – доехал. Тут опять начинался песенный вой, и б…, объевшиеся шоколада, выгибали спину и, тараща глаза и выпячивая развратные губы, утверждали, что им кто-то срочно нужен…