Одиннадцать лет, как повержена Троя,[305]—И мы, старики (иным уж под сорок),В солнечный день сошлись на валу крепостном,Пили вино, толковали. А в пыльной травеЯщерицы суетились и стрекотали кузнечики.Кто показывал старые раны.Кто вспоминал, как горела от жажды гортаньИ сердце стучало под грохот сраженья,Кто вспоминал о нестерпимых страданьях;Седы волосы были у всехИ угасли глаза.Я поодаль сидел,В стороне от речей их и воспоминаний, —И услышал, как двадцатилетний юнецС нетерпеньем, с досадой подруге сказал:– Да пойдем же! Ну, что ты заслушалась их?Мало слышала ты стариков?Не довольно с тебя болтовни об Ахилле, о Трое?И зачем они вечно твердятО распрях забытых, о скучных давних боях,Для чего повторяют имена мертвецов,Которых мы и не знали?И увлек ее прочьИ она оглянулась, смеясьВсему, что о нас говорил он с презреньем,Но слов уже не было слышно.Я думалО несчетных могилах вкруг разрушенной Трои,И о всех молодых и красивых, обратившихся в прах,И о долгих терзаньях, и о том, как все это было напрасно.А тут те же речи мне в уши стучали.Словно ржавый клинок ударял о клинок.А двоеУходили все дальшеИ на ходу целовались,И смех доносился веселый.Я поглядел на запавшие щеки,На глаза, что смотрели устало, и седые вискиСтариков, окружавших меня, – им было под сорок, —И тоже пошел от них прочь,Сожаленьем и скорбью бессильной терзаясь.