Смерть героя

Джордж принес лимонад и сел на стул напротив трех женщин. Поболтали о пустяках. Скоро миссис Шобб поднялась. Она увидела в противоположном углу какую-то всеми забытую старую деву и решила, что «надо» с нею поговорить. Миссис Лэмбертон вздохнула:

— И зачем только мы ходим на эти высокоумственные сборища? Пустая трата времени и сил.

— Ах, оставь, Фрэнсис! — сказала Элизабет с недобрым нервическим смешком. — Сама знаешь, ты бы ужасно злилась, если бы тебя не пригласили.

— Притом, это единственное место, где вы не рискуете встретить собственного мужа, — заметил Джордж.

— Да я его никогда и не вижу. На прошлой неделе мне пришлось справляться у прислуги, куда девался мистер Лэмбертон. Я понятия не имела, что с ним: поглощен новой победой или его уже нет в живых.

— И как же?

— Что именно?

— Он жив?

— По-моему, он вообще никогда не был жив.

Они расхохотались, хотя эта грошовая шутка была очень близка к истине.

— А ведь когда-то он вам, очевидно, нравился, — продолжал Джордж с жестокой и бестактной прямотой молодости. — Почему? Почему женщинам нравятся мужчины? И по какому принципу они выбирают себе мужей? Что ими движет — инстинкт? Корысть?

Ответа не было. Женщины не любят таких вопросов, да еще когда их задает молодой человек, чья обязанность — слепо восхищаться непостижимыми женскими чарами. Разумеется, вопросы были дерзкие; но если в молодом человеке нет дерзости, что от него толку?

Обе закурили сигареты. Джордж смотрел на Элизабет Пастон. Гибкая фигура, затянутая в красный шелк; блестящие черные волосы, гладко зачесанные назад и открывающие высокий ясный лоб; большие темные глаза, умный, проницательный взгляд; довольно бледное, несколько египетского типа лицо — чуть выступающие скулы, впалые щеки и полные яркие губы; беспокойные движения. Это была «полудева», каких немало в странах, где все, что связано с полом, стеснено всяческими строгостями и запретами. У нее были гибкие руки, очень красивый овал лица, слишком плоская грудь. Она слишком жадно курила сигарету за сигаретой и, сидя с задумчиво-рассеянным видом, умело показывала красивую шею, прелестно очерченную щеку и подбородок. Зубы у нее были чуточку неправильные. Изящное ухо — точно хрупкая розовая раковина в темных водорослях волос. Икры и щиколотки — приметы очень важные, когда надо определить нрав и темперамент женщины, — по тогдашней моде скрывала длинная юбка; но обнаженные руки, опущенные вдоль бедер, были гибки, тонки в запястье, и в них было что-то чувственное. Джорджа очень влекла эта девушка. Видимо, и он ей тоже нравился. Миссис Лэмбертон чисто женским дьявольским чутьем это уловила и поднялась.

— Нет, Фрэнсис, не уходи! — воскликнула Элизабет. — Я только ради тебя и пришла, а тебя окружало столько поклонников, что мы почти и не поговорили.

— В самом деле, не уходите, — прибавил Джордж.

— Мне пора. Вы не представляете, как много обязанностей у хорошей жены и заботливой матери.

И она скользнула прочь, оставив их вдвоем.

— Она прелесть, правда? — сказала Элизабет.

— Да, очень обаятельна и хороша. Даже когда она, чуточку рисуясь, лепечет совершенный вздор, кажется, будто ее слова исполнены глубокого смысла.

— По-вашему, она красивая?

— Красивая? Да, пожалуй, но не этой, знаете, ужасной безупречно-правильной красотой. Вы сразу заметите ее, войдя в комнату, но ее портрета не выставили бы в зале Академии. Тут главное не красота, а только ей одной присущее обаяние, это не столько видишь, сколько чувствуешь. А кажется, что она красива.

— Вы очень в нее влюблены?

— А вы разве нет? И вообще все?

— Все в нее влюблены?

Джордж промолчал. Он не понял, была ли в этом вопросе наивность или нечто весьма от нее далекое. Элизабет заговорила о другом:

— Вы чем занимаетесь?

— Вообще-то я художник, а ради заработка строчу статейки для Шобба и ему подобных.

— А разве вы не продаете свои картины?

— Пытаюсь. Но, видите ли, в Англии публика не очень интересуется новым искусством, не то что на континенте и даже в Америке. Им хочется все того же старого, привычного, только послаще. Нет, наш английский буржуа ничего не смыслит в живописи, но нипочем не изменит своим вкусам, а по вкусу ему все что угодно, кроме настоящего искусства. Новейшие историки утверждают, будто англосаксы происходят от тех же предков, что и вандалы, — я охотно этому верю.

— Но есть же в Англии коллекционеры, которые идут в ногу с веком!