Смерть и креативный директор

– Не хотите ли ознакомиться? – любезно произнес тот, забирая у него вещь, после чего расстегнул зажимы и вернул майору в распахнутом виде.

Папка оказалась альбомом с кляссером внутри, по прозрачным кармашкам которого со всем почетом и уважением были разложены потемневшие от времени медяки.

– Ого, – проговорил Коновалов. – Коллекционируете?

– Да, знаете ли… Имею такую слабость. Но мне в этом отношении все же повезло: не на серебро подсел, а всего лишь на медь, да и то мешочную.

– То есть? В каком смысле мешочную?

– Все очень просто, господин Коновалов, предельно просто. Если монета была в ходу, иными словами – ею расплачивались, отчего она сделалась битая, лысая, с царапинами и прочими погрешностями, то называют такую мешочной. А существуют еще и коллекционные, но стоимость их ого-го, на порядок выше. От тиража цена тоже зависит, или, например, от дефекта монетного двора, такое бывало в практике. А мои монетки – баловство дилетанта, не более того.

– Зачем же вы их собираете? – не понял Коновалов.

– А вы извлеките какую-нибудь, я вам вот николаевские три копейки советую девятьсот третьего года. Покрутите в руках, пощупайте. Ну, как? Пробирает?

Коновалов, чувствуя себя идиотом, над которым скрытным образом насмехаются, извлек и покрутил, но ничего этакого не почуял и раздосадованный сунул монетку обратно.

– А я вот отдыхаю так с ними, – вздохнув о своей слабости, проговорил Михеев, возвращая альбом на столик.

После небольшой заминки спросил осторожно: – Может быть… рюмочку чая?

– За рулем, – вздохнул Коновалов.

– А с собой? – вкрадчиво поинтересовался Михеев. – Коллекционный, доставлен прямо из Новой Аквитании…

– Дамочка увидит, – с сожалением в голосе пояснил отказ Коновалов. – Глазастая. Мне разговоры на новом месте ни к чему.

– Она, что же, из… «барабанщиц»? Донести может? А не похожа…

– Кто ее знает, из каких она. Но лучше не рисковать. А за предложение спасибо. Однако, задерживается она что-то. Не заблудилась бы в переходах, а господин Михеев? В сложных лабиринтах вашего особняка? Наберу ей, пожалуй.

Он не успел.

Со второго этажа донесся пронзительный, истошный визг. Душераздирающий, от которого кровь в жилах повидавшего виды мента заледенела.

Он быстро взглянул на Михеева. Тот застыл в явном испуге. Потом оба, как по команде, сорвались с места и кинулись к лестнице на второй этаж.

Когда они гуськом – Михеев первым, Коновалов вторым – бежали вверх по деревянным ступенькам, им навстречу ударил звероподобный выкрик «Ха!». По спине у мужчин побежали мурашки.

Неспешным шагом Олеся прошлась по коридору первого этажа, прислушиваясь к своим впечатлениям и запоминая интерьер. И в библиотеку нос сунула, и в маленькую гостиную. Поднялась по лестнице на второй. Здесь ей нужна была служебная комната – предположительно кастелянская.

Ей с опозданием подумалось, что, если помещение все еще опечатано, она не сумеет получить представление о месте убийства, а значит, результат ее сегодняшнего демарша будет ничтожным.

Хотя напрасно она беспокоится. Для разговора с прислугой Михеев без колебания направил ее сюда, разве он мог ошибиться?

Возможно, бумажки с печатями самовольно содраны, и кулинар не только кулинарит, но и одежду хозяйскую починяет, но и сорочки отглаживает на большой гладильной доске, чем сейчас и занят в дальней по коридору комнате.

Если так, их знакомство будет весьма кстати – Николя у нее тоже числится в подозреваемых. «Легенда» у Звягиной железо-бетонная, прикрытие, в лице майора МВД, еще более надежное, поговорит с поваром, вопросы дежурные ему задаст, осматривая с непринужденным видом интерьер, и отбудет восвояси, не забыв зайти в санузел на первом этаже и забрести, как бы по ошибке, в просторный пищеблок, который стена в стену с туалетом.

Бумажной ленты с казенными печатями на двери кастелянской не оказалось, даже обрывков, а сама дверь была слегка приоткрыта. Олеся, прежде чем войти, стукнула несколько раз костяшками пальцев по створке из дубового шпона, хотя створка могла быть и из массива ольхи, Звягина в этом мало разбиралась, но что это древесина, а не оргалит, было понятно – звук был твердый, специфический.

Раздалось зычное: «И кто там?»

Сочтя возглас за приглашение, Олеся вошла.

Женщина в синей форменной тужурке с белым отложным воротничком и таких же брюках, которая оторвалась от утюжки хозяйских рубашек, переключив внимание на вошедшую, широка была, как печь, да и росту немалого.

Поставив утюг на гладильную доску, богатырша оглядела Олесю и проговорила низким контральто: «Вы не новая хозяйка. Тогда – кто?»

– А что, имеется еще и старая? – с улыбкой спросила Звягина.

Никакого повара в помещении видно не было, значит, Михеев говорил именно об этой рослой тете, направляя «представительницу СПЧ» на второй этаж. Она, скорее всего, и есть кастелянша, которая, по неизвестной пока для Олеси причине, в день трагедии в особняке отсутствовала.

– Не старая, а прежняя, – хмыкнула большая тетя, продолжая смотреть на гостью выжидающе.

– Я из РОСПЧ.

– С откудова? – не поняла собеседница.