Смерть и немного любви

– Я не могу, – простонала она. – Простите меня, Паша. Я не могу.

– Вероника Матвеевна, нужно. Возьмите себя в руки. Вы же понимаете, что, кроме нас с вами, этого никто не сделает. Ну? Миленькая, вы же такая сильная женщина, ну постарайтесь.

– Нет, не могу.

– Давайте еще по чуть-чуть, – решительно сказал санитар и, не спрашивая согласия, быстро налил ей еще полстакана водки и буквально сунул в руку. – Давайте залпом, должно помочь.

Она зажмурилась и выпила. Через пару минут ей показалось, что стало легче. Ну что она, в самом-то деле, как маленькая. Надо – значит, надо.

– Пойдемте, Паша, – сказала она, тяжело поднимаясь со стула.

На этот раз она продержалась дольше. Они успели почти полностью подтянуть клеенку под расползающееся, желеобразное черно-зеленое месиво, когда у нее закружилась голова и она почувствовала, что еще секунда – и упадет в обморок. Павел заметил, что она резко побледнела, выпрямился и успел подхватить ее.

– Тихо, тихо, – приговаривал он, обнимая Веронику Матвеевну и осторожно выводя ее из квартиры. – Все хорошо, сейчас мы с вами посидим, отдохнем, уже немножко осталось. Вы такая молодец, вы такая мужественная, я таких женщин еще не встречал. Вот так, сидите, отдыхайте.

Он снова налил ей водки и протянул стакан.

– Наверное, не нужно, – неуверенно произнесла Турбина. – Все равно никакого эффекта нет, только добро переводить.

– Это вам кажется, – с улыбкой возразил Павел. – Просто вы вся на нервах, поэтому не чувствуете. Если бы эффекта не было, вы бы не смогли сделать то, что сделали. Давайте, для храбрости.

Она покорно выпила водку, которая уже не жгла горло и не казалась противной.

Наконец останки Григория Филипповича были собраны на большую клеенку. Они с Павлом взяли ее за концы, приподняли и положили на разложенные на полу носилки.

– Ну вот, – удовлетворенно вздохнул санитар, скрепляя сверху свободные концы клеенки, – самое страшное позади. Теперь снести вниз в машину – и порядок.

Он выглянул на лестничную клетку, где, кроме угрюмого сержанта, осталось только двое самых стойких соседей-мужчин, для которых любопытство к чужой смерти оказалось сильнее отвращения перед трупным запахом.

– Мужики, спуститесь вниз, позовите водителя, скажите, нести надо, – попросил Павел.

Через несколько минут на лестнице послышались шаги водителя. Не дойдя двух пролетов до квартиры, он остановился. По доносящимся звукам стало понятно, что его рвет. Запах был очень сильным.

– Так, – уныло произнес санитар, – и этот нам не помощник. Придется нам с вами вместе нести.

Турбина тихо заплакала. Она уже снова сидела на своей кухне и с облегчением успела подумать, что все кончилось.

– Ну, Вероника Матвеевна, миленькая, – взмолился Павел, – сделайте последнее усилие. Вы же видите, как все получается. Люди же не железные. Это я привычный, а с них-то какой спрос.

– Я тоже не железная, – всхлипывала она. – Я больше не могу, оставьте меня в покое, несите сами как хотите. Я туда не пойду.

Павел молча стоял рядом с ней, и вид у него был совершенно растерянный. Турбиной стало его жалко. В самом деле, он-то чем виноват, что так все вышло? Он был к ней так внимателен, а она бросает его в последний момент.

– Ладно, я помогу.

Она вытерла слезы, налила себе еще водки, выпила. Теперь можно идти.

– Вы идите впереди, – предусмотрительно сказал санитар, когда они подошли к носилкам, – чтобы вам не смотреть.

Она благодарно кивнула. Медленно, осторожно, глядя под ноги, они снесли останки с третьего этажа на улицу и засунули носилки в машину. Хлопнула задняя дверца.

– Ну вот, теперь все, – облегченно вздохнул Павел. – Спасибо вам, Вероника Матвеевна. Вы необыкновенная женщина.

Она молча повернулась и ушла в дом. Разговаривать сил не было. От непереносимого запаха челюсти свело так, что, казалось, она уже никогда не сможет разжать зубы. Увидела на столе в кухне бутылку, водки в ней оставалось на донышке, буквально на два глотка. Она машинально подумала, что выпила всю бутылку одна, Павел наливал себе всего один раз и совсем немного. Плохо отдавая себе отчет в своих действиях, она взяла бутылку в руки и допила остатки спиртного прямо из горлышка. Ей казалось, что опьянение так и не наступило.

Вероника Матвеевна пошла в ванную, включила воду погорячее и стала исступленно тереть себя мочалкой, то и дело поливая ее густым ароматным немецким «Бадузаном». Наконец она решила, что избавилась от прилипшего к ней запаха. Вытерлась толстым махровым полотенцем и легла в постель. Но уснуть не могла. Перед глазами вставали отвратительные картины всего того, что ей пришлось пережить сегодня.

Она проворочалась с боку на бок до вечера, потом все-таки встала. Начало сказываться действие выпитой водки, и ей стало немного легче. Она попробовала приготовить себе что-нибудь на ужин, но от запаха еды ее затошнило. Она села за кухонный стол и впала в тупое оцепенение, из которого ее вывел звонок в дверь. На пороге стоял Павел.

– Добрый вечер, – смущенно улыбнулся он. – Извините, что потревожил. Я зашел узнать, как вы себя чувствуете. Вы были такая бледная, когда я уезжал.