Смерть и прочие неприятности. Орus 1 (СИ)

Когда Ева кое-как подняла голову, женщина стояла над ней. Темноволосая, с бледным узким лицом, подсвеченным пламенными сполохами от арбалета, переливавшегося у неё в руках. Наверное, если бы острие следующего болта — огненного, как и арбалет — не было недвусмысленно устремлено Еве в лоб, она бы подумала, что незнакомка красива, но ей было немножко не до того.

— Подож… — начала Ева.

Женщина, не сказав ни слова, нажала на спусковой крючок.

На этом месте истории Евы суждено было бы бесславно закончиться. Вопреки всем законам жанра. Потому что догадки Евы касательно Избранности её персоны были довольно близки к истине, а Избранным не положено умирать в самом начале сказки от рук главного злодея, даже не подумавшего поддаться роковому пагубному искушению всех злодеев — вместо того, чтобы немедля убивать своего визави, позлорадствовать и поболтать. Однако, как говорят англичане, желая смягчить данным эвфемизмом нецензурное, но очень меткое выражение, «it happens».

Впрочем, как уже было сказано, безжизненное тело Евы возникло на жизненном пути некоего молодого человека (учитывая, что жизненный путь Евы к тому моменту уже оборвался, выразиться «их пути пересеклись» было бы несколько некорректно). Человека, который был очень заинтересован в том, чтобы её история продолжилась.

И именно поэтому некоторое время спустя Ева открыла глаза на алтаре.

Пробуждение чем-то напоминало побудку после попоек, которыми струнники их курса обычно ознаменовывали окончание сессии. Разве что головная боль вкупе с тошнотой отсутствовала, а так — полный комплект: дезориентация, некая вялость в теле и полнейшее непонимание того, кто ты, где ты, как тут оказалась и «что ффчира было». Так что некоторое время Ева старательно смотрела в потолок, словно надеясь, что занятная готическая лепнина подскажет ей ответы на эти непростые вопросы. Не дождавшись, повернула голову — и впервые встретила взгляд того, кому отныне она была обязана нежизнью.

— С восставанием, — прокомментировал Гербеуэрт тир Рейоль: потомственный некромант, самый юный магистр за всю историю Керфианского Колдовского Ковена и обладатель весьма занятного генеалогического древа.

Конечно, на тот момент Ева ещё не знала ни его имени, ни степени, ни рода занятий. Тогда она просто увидела молодого человека в странном наряде, напомнившего ей то ли об аниме-фестивалях, то ли о сходках ролевиков — длинная рубашка с рюшами, перепоясанная на талии тонким кожаным ремнём, чёрные штаны и порядком замызганные туфли. Возмутительно белобрысого: такой чисто-белый оттенок человеческой шевелюры Ева прежде видела разве что на тех же фестивалях.

— Как себя чувствуешь? — спросил он, весьма специфическим образом обвязывая правую руку марлей.

Некоторое время Ева созерцала, как бинт, паря в воздухе, сам собой наматывает круги вокруг его ладони — чтобы потом к бинту подлетели старинные ножницы с затейливыми завитушками на ручках, дабы аккуратно обрезать широкую марлевую ленту, тут же завязавшуюся милым бантиком. И, как ни странно, особого удивления от созерцаемого Ева не чувствовала. Несмотря на то, что самозавязываемый бинт и окружающая обстановка — помещение, весьма напоминавшее библиотеку в старинном замке, посреди коей зачем-то водрузили здоровенную каменюку, на которой Ева теперь и покоилась — весьма этому способствовали.

Впрочем, надо сказать, все её чувства вообще казались странно приглушёнными, что она тоже констатировала с какой-то естествоиспытательской отстранённостью.

— Как тебя зовут? — не дождавшись ответа, вновь спросил белобрысый.

В этот миг к Еве урывками стали приходить те ответы, которые она минутой ранее тщетно надеялась выведать у потолка.

Точно. Она — Ева Нельская. Семнадцать лет, виолончелистка, студентка третьего курса небезызвестного московского музыкального колледжа. И никакой попойки не было, ибо до летней сессии ещё месяц с лишком. Было просто возвращение домой с пар и привычная дорога до метро, но до этого самого метро она не дошла, потому что… потому что…

— Если не можешь чего-то вспомнить, — неведомым образом угадав её мысли, сказал белобрысый, — это естественно. Я заживил раны, но при таких серьёзных травмах головы полное восстановление чаще всего невозможно, к тому же твой мозг уже начал умирать, когда я остановил процесс. Частичная потеря памяти в твоём состоянии — нормальное явление.

К его ногам принялся ластиться откуда-то взявшийся белый кот. Без хвоста. И почему-то Ева сконцентрировалась не на прозвучавших словах и не на мыслях о том, как бинт может летать, а на зрелище этого самого кота, трогательно бодавшегося об ноги белобрысого. Это было проще. Кот — он и в Африке кот.

Пусть даже Ева и подозревала, что сейчас она где угодно, но только не в Африке.

Точно. После наземного перехода был лес. Другой мир.

И женщина с огненным арбалетом.

Воспоминание об этом заставило Еву сесть; тело подчинялось неохотно, точно чужое, однако в конце концов она всё же с ним поладила. Машинально коснулась лба там, куда вонзилась огненная стрела, а теперь, похоже, не осталось даже шрама.