Смерть и возвращение Юлии Рогаевой

Она поворачивается к нему. Ее лицо светится мягкой жалостью, так непохожей на вызывающе-насмешливый тон его Секретарши. И той, из газеты, тоже. Да и всех молодых секретарш вообще.

— Это невозможно, — тихо говорит она. — Если мы оставим только извинение, мы тем самым как бы признаем, и притом публично, что у нас такой беспорядок в делах, что мы даже не способны найти источник ошибки.

— Если так, — он с трудом сдерживает гнев, — тогда давай вообще откажемся от их жирной рамочки и приготовим этому редактору к следующему номеру точный, документированный и развернутый ответ. А я тем временем перескажу тебе — слово в слово, один к одному — прелестную историю о неком пожилом Мастере ночной смене, который на старости лет втюрился в одинокую, немолодую работницу-репатриантку.

— Не надо… — Она останавливает его легким прикосновением, и ее бледное усталое лицо на миг озаряется давно забытой и нежной красотой. — Как можно выносить на люди то, что опозорит этого человека? А заодно и всех нас?!

— А меня, значит, ты готова во всем обвинить?

— Прежде всего, это не я. Это указание Старика.

— Хорошо, пусть его указание. А он почему навешивает всю вину на меня?

Она терпеливо объясняет. Старик хочет, чтобы Кадровик, как отвечающий за человеческие ресурсы, был его равноправным партнером в этом неприятном деле. Разве он не обещал с самого начала и без всяких колебаний, что «возьмет это дело на себя»? Тогда почему бы ему не взять на себя также и свою часть вины? И не только потому, что именно он, как-никак, отвечает в конечном итоге за все кадровые вопросы в пекарне. Есть и еще одно соображение. Кадровик — человек молодой: сегодня он здесь, в пекарне, а завтра ему предложат место получше, и он перейдет туда, долго не раздумывая. И тогда все его провинности тоже уйдут вместе с ним и там и забудутся. Кому вздумается ворошить его прошлое? Но Старик — он ведь здесь хозяин, он никуда не может уйти, так и останется здесь, в этом кресле, до конца своих дней. Только в этом кресле позволит Ангелу Смерти нанести ему последний удар. Так что перед молодым Кадровиком расстилается широкий мир, а для старого хозяина весь мир начинается и кончается в этих стенах, в этом кабинете, за окнами которого тянутся его владения, все эти трубы, цеха, печи и всё прочее, что было создано еще его предками. И он не может оставаться здесь наедине с этой виной. Ему нужно разделить ее с кем-то, она и так томит его сверх всякой меры. И кстати, в этом последнем, заключает Начальница канцелярии, она со Стариком полностью согласна. Он слишком стар и тяжело болен. Ему просто не под силу брать на себя одного всю вину.

Кадровик слушает ее внимательно и спокойно, ни разу не перебивая. Его возмущение постепенно спадает. Что-то в ее словах убеждает его. А кроме того, он удивлен. Он всегда знал, что она хороший организатор, но никогда не думал, что она способна выразить некую самостоятельную и глубокую мысль. Ему почему-то вспоминается ее подтянутый симпатичный муж с иронической искоркой во взгляде. Может, это общение с ним так обогащает ее интеллектуально? Вспомнив этого пожилого человека в мятой шапке чулком, он вдруг резко меняет тему разговора. Он хотел бы спросить ее о чем-то, что на самом деле волнует его куда больше, чем весь этот заочный спор со Стариком. Какое впечатление произвела на ее супруга его дочь? Да-да, он говорил, что у нее проблемы с математикой, но вопрос не в этом, не в математике, какое впечатление его дочь производит… ну, как человек… в целом?

Начальница канцелярии смущенно улыбается. Видно, что она хотела бы уклониться от прямого ответа. Ей трудно сказать, они с мужем слишком мало времени провели с девочкой. Но Кадровика этот уклончивый ответ не устраивает. А вот его девочке, да и ему самому ее муж успел понравиться даже за один вечер. Им обоим показалось, что он замечательный человек. Лицо Начальницы канцелярии розовеет от удовольствия. Она слегка склоняет голову в попытке смягчить ту правду, которую собирается произнести:

— Я думаю, что ему, как и мне… в общем, нам обоим… нам показалось, что человечек она, безусловно, симпатичный, но… даже не то чтобы недостаточно интеллигентная, но…

— Но что?

— Очень не уверена. В себе, в своих силах. Как-то слишком быстро теряется, впадает в отчаяние, отступает…

— Впадает в отчаяние?

Вот именно. От любой неудачи или даже просто трудности. От жизни вообще. И кстати, не исключено, что это частично из-за него, из-за отца. Но, как бы то ни было, такие приступы отчаяния опасны, особенно для детей. Они могут разрушительно подействовать на психику ребенка. Ее муж считает, что Кадровик обязан воевать за девочку. Не уступать ее с такой легкостью бывшей жене.

— По его мнению, я слишком уступаю? — Кадровик удивлен этим суждением. Но не успевает возразить, как оно уже завладевает его сознанием. Что-то в этом есть, действительно. Да, он чувствует, что это так. Теперь он понимает, что уже не сможет уйти от неприятной, хотя и мягко высказанной правды. — Знаешь, возможно, твой муж прав… Пожалуй, я с ним согласен.