Смерть и возвращение Юлии Рогаевой

Он отключается. Теперь Кадровик может наконец посмотреть на гроб. Странно, он уже трое суток занимается этой женщиной. С той первой минуты, когда услышал о ее гибели и дал обещание взять это дело на себя. Опрометчивое, конечно, обещание, не исключено, что он слишком поспешил с ним, но сказано — сказано, это дело действительно целиком легло на его плечи. Который уж день он им занимается и только сейчас впервые встречается со своей подопечной, так сказать, лицом к лицу. Не совсем, конечно, «к лицу», в мертвецкой на Сторожевой горе, когда ему предложили взглянуть на ее лицо, он отказался, а сейчас оно, что ни говори, скрыто гробовой доской, но, как бы там ни было, теперь они впервые наедине друг с другом, в одном тесном и закрытом пространстве. Ну, что ж, разрешите представиться, госпожа Рогаева, произносит он с кривой улыбкой. Вот он я, начальник отдела кадров той пекарни, где вы некоторое время работали. То есть это раньше называлось «кадры», а потом Старик переименовал их в пышные «человеческие ресурсы». Ему показалось, что «ресурсы» звучит человечнее, чем «кадры». Короче, я Кадровик. А вы, как я понимаю, — Юлия Рогаева, бывшая работница нашей пекарни, имеющая все права пострадавшего согласно Закону о национальном страховании, не так ли?

Он протягивает руку и прикасается пальцами к холодному металлу крышки. Как это воспарял в своем описании тот лаборант из мертвецкой? «Точно заснувший ангел»? Интересно, только ли потому, что уж очень хотел соблазнить его на опознание, или действительно увидел наметанным глазом какую-то особую красоту в ее мертвом лице? А вот сейчас оно скрыто крышкой гроба, а гроб стоит в багажном подвале чужого аэропорта. Можно сказать, в тамбуре между двумя мирами — ее родиной и его родиной. И ждет освобождения. В сущности, они оба ждут освобождения: она — чтобы вернуться в свою землю, он — чтобы вернуться на свою. Разве что теперь их роли изменились — из ее опекуна он превратился в ее заложника. Да, жаль, что нельзя приоткрыть крышку. Хотя бы сейчас, пока они здесь наедине. Хотя бы на минутку. Тогда бы он попрощался с ней действительно лицом к лицу. И заодно увидел бы наконец, была ли она так уж красива на самом деле. И что это за странная складка была у нее над глазами?

Увы — гроб плотно прижат к стене. И не известно даже, есть ли у него там задвижка или замок. А окно в этой комнатке, кстати, маленькое и расположено чуть не под потолком. Типичное окошко арестантской камеры. Если понадобится проветрить помещение, открывать будет трудно. Что ж, придется проститься с покойницей заочно. Произнесем же и мы нашу надгробную речь: «Прощай, Юлия Рогаева! Чего ты искала в нашей стране? Что ты надеялась найти в нашем Иерусалиме, этом тяжелом, угрюмом городе, который в конце концов убил и тебя? Чем он так удерживал тебя, что ты осталась в нем даже после того, как твой единственный сын бежал оттуда? Почему ты не последовала за ним?»

Странная мысль вдруг приходит ему в голову. Даже если бы гроб сейчас действительно распахнулся — ведь он бы, пожалуй, не знал, как ее встретить! Что, раскрыл бы этот кожаный чемодан, выхватил оттуда ее белое свадебное платье и предложил надеть по случаю воскресения из мертвых? Или угостил ее теми дурацкими пирогами и халами, которые послал с ним Старик? А может, торжественно вручил бы навязанные им нелепые письменные принадлежности? Пусть бы описала, пока не поздно, свои живые впечатления о загробной жизни. Пока они еще не стерлись из ее памяти…

Он пытается представить себе, что бы они сделали дальше, но тут его праздные размышления прерывает резкий телефонный звонок. Опять тот же мужской голос. Ну, как вы там? Не падайте духом. Потерпите еще чуть-чуть. Не волнуйтесь. Мы о вас не забыли. Всем сердцем с вами. Да, уговариваем здесь этого упрямого мальчишку. Если нам и сейчас не удастся его уговорить, я немедленно спущусь к вам на смену. Еще несколько минут…

Ничего страшного, отвечает Кадровик. Он не волнуется. Он вообще никуда не торопится и никого не торопит. Он прилетел специально для этого дела, и он предвидел, что могут возникнуть осложнения. Пусть они там делают всё, что им представляется необходимым, а он будет держаться.

Убрав телефон, он удобней устраивается на стуле, кладет ноги на кожаный чемодан и, не найдя на стене выключатель, закрывает глаза той черной полумаской, которую ему дали в самолете. Пусть они там делают всё, что считают необходимым. Что до него, то он намерен как следует отдохнуть.

Глава десятая