Смерть играет (Когда ветер бьёт насмерть)

- Нет, нет! Пожалуйста, с самого начала и как можно подробнее.

- Хорошо. Итак, около пяти часов вечера мне позвонил мистер Диксон и попросил приехать сюда, чтобы принять участие в оркестре в качестве кларнетиста, который отказался играть в самый последний момент. Во всяком случае, я так понял, но я могу ошибаться. Мы договорились, что я сяду в Уитси на поезд в шесть тридцать пять и меня встретят в Истбери в семь двадцать девять. Я успел на поезд в шесть тридцать пять и прибыл в Истбери в семь двадцать девять или почти в этот момент, что не имеет значения. И,твердо добавил Дженкинсон,- меня встретили.

- Какая это была машина?

- Обыкновенная, ничем не примечательная машина... разве что гораздо более чистая и комфортабельная, чем обычные такси. На станции это была единственная встречающая кого-то машина, и, как только я к ней приблизился, водитель открыл дверцу и спросил: "Мистер Дженкинсон?" Я сказал: "Да", уселся, и мы поехали.

- Как выглядел водитель?

- Не могу сказать. Было уже темно, а британские железные дороги экономят на освещении в Истбери. Мне только запомнилось, что на нем была фуражка с козырьком и темное пальто. Это был совершенно заурядный человек, как и все, и говорил совершенно обычным голосом. Очень сомневаюсь, узнаю ли я его, если еще раз увижу.

- Вы не заметили номер машины?

- Представьте себе, заметил, но об этом позднее. Раз уж это вас так интересует, я расскажу вам обо всем по порядку. Как я уже сказал, водитель отъехал. Мы проехали какое-то расстояние, но, поскольку я не знаком со здешними местами, не могу сказать точно, сколько именно и в каком направлении. Наконец мы прибыли в город, который я по незнанию принял за Маркгемптон. Машина остановилась у большого здания перед дверью с надписью: "Служебный вход". Я вышел. Не успел я выйти, как машина умчалась прочь. Я посмотрел ей вслед с некоторым удивлением, потому что думал, водитель дождется чаевых (которые я рассчитывал присовокупить к счету на расходы), и в этот момент обратил внимание на номер машины.

- И что это был за номер?- заинтересованно спросил Тримбл.

- ТУДж 104. И если вы спросите, почему я его запомнил, я скажу, что вырос в доме своего дяди, человека в высшей степени неприятного, которого звали Томас Урия Дженкинсон, так что буквы совпадали с инициалами имени, связанного с крайне тяжелыми воспоминаниями. А что касается номера, то, признаюсь, я сразу подумал, что, если бы дядюшка дожил до ста четырех лет, значит, он еще был бы жив и, вероятно, стал бы еще более неприятным.

- Благодарю вас, мистер Дженкинсон. Ваши показания крайне важны. Во всяком случае, теперь для нас не представит труда узнать, кому принадлежит эта машина. Кстати, где же вы все-таки оказались?

- Я оказался там, где оставил меня водитель - на тротуаре перед служебным входом. Разумеется, я вошел и был встречен неким молодым человеком с одутловатым лицом во фраке, который пожелал узнать, что я здесь делаю. Я сказал ему, что я один из оркестрантов, на что он как-то удивленно посмотрел на меня и сказал, что ему казалось, что весь банд-оркестр уже в сборе. Он вышел и вернулся с человеком, у которого на лацкане пиджака была табличка "Хозяин церемонии", и я узнал, что попал на домашний бал выпускников гвардейцев Эссембли-Румс в Дидфорд-Парва.

Здесь Дженкинсон остановился и яростно воззрился на Петигрю, которого охватил неудержимый приступ смеха. Когда порядок был восстановлен, с риском апоплексического удара для Петигрю, он прокашлялся, чтобы прочистить горло, и продолжил:

- В усугубление оскорбления этот субъект предложил мне, как он выразился, "присоединиться к ребятам и принять участие в церемонии" и, более того, в возмутительной какофонии, от которой дрожало все здание! Разочаровав его в успехе этой идеи, что было непросто, я принялся искать транспорт, который доставил бы меня сюда. Выяснилось, что в Дидфорд-Парва невозможно достать машину, и я вынужден был стоять в очереди крестьян на местный автобус, который наконец и доставил меня к дверям этого набитого полицейскими здания. Такова моя история, сэр. И если мой рассказ показался вам таким же ценным, каким огорчительным был мой опыт, это будет самым важным свидетельством, которое когда-либо записывалось в протокол. Вы позволите мне теперь откланяться?

Было ли целью Дженкинса довести инспектора до состояния, когда тот только рад был от него избавиться, оставалось вопросом. И в ответе не был уверен по меньшей мере один слушатель его аудитории. Если это было так, его план увенчался успехом, потому что, не успел он закрыть рот, как Тримбл бросился к дверям и выпроводил его с отменной почтительностью и очевидным облегчением.