Смерть Иисуса

Песни, которые Давид поет в своих espectaculos, – с уроков, что он берет у сеньора Арройо. Многие – сочинения самого Арройо, в них он обращается к кому-то на tu – запросто, может быть, к покойной жене. Инес не считает, что эти песни годятся для детей, он, Симон, склонен разделять ее сомнение. Но все равно, размышляет он, то, что эти творения озвучивает такой чистый юный голос, как у Давида, наверняка поддерживает дух Арройо.

– Инес, Симон, хотите послушать таинственную песню? – говорит мальчик вечером после того, как их посетил Фабриканте. И с необычайным пылом и силой возвышает голос и запевает:

In diesem Wetter, in diesem Braus,
nie h"att’ ich gesendet das Kind hinaus –
Ja, in diesem Wetter, in diesem Braus,
durft’st Du nicht senden das Kind hinaus![1]

– Это все? – спрашивает Инес. – Очень короткая песня.

– Я пел ее сегодня Хуану Себастьяну. Собирался спеть другую, но, когда открыл рот, получилась она. Вам понятно, про что в ней поется?

Он повторяет песню медленно, тщательно проговаривая неведомые слова.

– Понятия не имею, что это значит. А что сеньор Арройо говорит?

– Он тоже не знает. Но сказал, что бояться не надо. Сказал, если я не пойму в этой жизни, значит, выясню в следующей.

– А ему не кажется, – спрашивает он, Симон, – что эта песня, возможно, не из будущей жизни, а из твоей предыдущей – из той жизни, которая была у тебя, прежде чем ты взошел на борт большого корабля и переплыл океан?

Мальчик молчит. Тут разговор и заканчивается, а с ним – и espectaculo. Но назавтра, когда они с Давидом остаются одни, мальчик возвращается к разговору.

– Кто я был, Симон, до того, как переплыл океан? Кто я был до того, как начал говорить по-испански?

– Наверное, ты был тем же человеком, что и теперь, только выглядел иначе, у тебя было другое имя, и говорил ты на другом языке, но все это смыло, когда ты пересек океан, – вместе с твоими воспоминаниями. Тем не менее в ответ на вопрос «Кто я был?» я сказал бы, что в самом сердце своем, в сути, ты был собой – одним-единственным собой. Иначе какой смысл говорить, что ты забыл язык, на котором говорил, и так далее. Кто же тогда забыл, если не ты сам – тот сам, кого ты хранишь у себя в сердце? Вот как я это понимаю.

– Но я же не все забыл, да? In diesem Wetter, in diesem Braus – это я помню, не помню только, что оно значит.

– Вот именно. Или, может, как предполагает сеньор Арройо, эти слова всплывают у тебя не из прошлой жизни, а из будущей. В этом случае было бы неверно сказать, что эти слова – из memoria, из памяти, поскольку помнить можно только то, что из прошлого. Я бы назвал твои слова profec'ia – провидение. Как будто ты вспоминаешь будущее.

– А ты как думаешь, Симон, это откуда – из прошлого или из будущего? Мне кажется, из будущего. Думаю, это из моей следующей жизни. А ты умеешь вспоминать будущее?

– Нет, увы, я совсем ничего не помню – ни из прошлого, ни из будущего. По сравнению с тобой, юный Давид, я очень скучный человек, совсем не исключительный, вернее даже – я противоположен всякой исключительности. Живу в настоящем, как буйвол. Это великий дар – уметь помнить хоть прошлое, хоть будущее, и, я уверен, сеньор Арройо со мной бы согласился. Тебе носить бы при себе блокнот и записывать, когда что-то вспоминаешь, даже если не улавливаешь смысла.

– Или можно рассказывать тебе, что я вспоминаю, – чтобы ты записывал.

– Хорошая мысль. Я мог бы стать твоим secretario – человеком, который записывает твои секреты. Сделали бы с тобой такую штуку – на двоих. Не ждать, пока тебе что-то придет в голову – таинственная песня, например, – а выделять несколько минут ежедневно, когда просыпаешься утром или напоследок перед сном, чтобы ты сосредоточивался и пытался вспомнить что-нибудь из прошлого или из будущего. Возьмемся?

Мальчик молчит.

Глава 4

На той же неделе в пятницу Давид без всякого предисловия заявляет:

– Инес, завтра я собираюсь играть в настоящий футбол. Вы с Симоном обязательно приходите смотреть.

– Завтра? Я завтра не могу, мой дорогой. Суббота в магазине день хлопотный.

– Я буду играть в настоящей команде. Я буду номер 9. Мне надо надеть белую фуфайку. Ты обязана вырезать цифру 9 и нашить на спину фуфайки.

Одна за другой проступают подробности новой эпохи – эпохи настоящего футбола. В девять утра приедет фургон и подберет соседских мальчиков. Мальчики должны быть одеты в белые фуфайки с черными номерами на спинах, от одного до одиннадцати. Ровно в десять они под командным названием «Лас Пантерас» выбегут на поле и сыграют с «Лос Альконес» – командой из приюта.

– Кто составлял команду? – спрашивает он.

– Я.

– Ты, значит, капитан, вожак?

– Да.

– А кто назначил тебя капитаном?

– Все мальчики. Они хотят, чтобы я был капитаном. Я раздал им номера.