Смерть или слава

Чужие тоже ждали. Не знаю, что они затеяли и о чем догадались. Историческая встреча с дипломатами союза, во время которой не хватало только флажков на столе и бутылок с минералкой, разносимых миловидными девицами в строгих деловых костюмах, то казалась мне каким-то чудовищным фарсом, то вполне толковым обменом любезностями.

Все-таки, есть что-то неправильное, в том, что человеческую расу на переговорах представляет вчерашний старатель. Как-то в старину кухарок уже допустили к управлению, и все прекрасно помнят, что из этого получилось.

С другой стороны, я не видел ничего такого, за что мог бы себя упрекнуть.

И все просто уперлось во время.

Мишка Зислис, обкурившийся своих вонючих сигар до одури, Лелик Веригин и Костя Чистяков отключились к исходу вторых суток беспомощности. Суваев с ненавистью таращился на мертвый шкаф с биоскафандром воспаленными глазами. Запасенный кофе кончился. То и дело забегал Фломастер и шепотом спрашивал: «Сколько уже прошло?» Будто у него своего хронометра нету.

Недавно я ответил ему: «Сорок три часа… с небольшим.»

И снова погрузился в вязкую полудрему.

Я обещал чужим обсудить речь адмирала цоофт со своими офицерами. Можно сказать, что обсудил. Хотя обсуждение свелось к единственной реплике Суваева: «Да чего тут обсуждать… Пусть делятся технологиями с Землей, причем начинают немедленно. А мы потом проверим… Если сможем.»

Вот-вот. Если сможем. Я был вполне согласен с Суваевым. И еще я подумал, что наше теперешнее нервное истощение очень похоже на ломку наркомана, лишенного зелья.

Корабль звал нас.

Интерфейсник толкнул меня на исходе сорок четвертого часа.

Откуда только силы взялись и куда делась усталость – это не у меня спрашивайте. Едва я схватился за интерфейсник, всех в рубке словно током ударило, а потом подбросило с невидимого пола.

По крохотному экранчику пробежала вереница цифр. Корабль совершал неторопливый выбор, а в мыслях билось однообразное: «скорее! ну скорее же!»

Через двенадцать минут я встал, и хриплым голосом объявил:

– Рубка двигателей!

Это тридцать два километра, между прочим. И в запасе у нас четыре часа. С учетом того, что на борту имеются таинственным образом возникшие велосипеды – мы успеваем.

С собой я взял тройку канониров – Ханьку, и двух старых приятелей из таких же, как сам, рудокопов. А старших разогнал по целевым рубкам, и заказал отходить от шкафов дальше, чем на пять метров. И заставил каждого найти свой коммуникатор.

Гонку по пустым и темным транспортным рукавам я буду, наверное, помнить всю оставшуюся жизнь. Ползущее по потолку световое пятно точно над моей макушкой и тихий шелест каучуковых шин. Мы гнали в обход офицерского сектора, в обход жилых секторов, и спасибо, что никого не встретили по пути. Ни единую живую душу.

А в рубке двигателей я нос к носу столкнулся с невыспавшимся и небритым Борисом Прокудиным. Он глядел на меня с немой невысказанной надеждой.

– Сейчас, друг, – сказал я ему, распахивая нужный шкаф, четвертый слева. – Сейчас, – повторял я, сдирая комбинезон и расшвыривая ботинки. – Сейчас… – я влез в непривычно холодный биоскафандр, и когда створки вдруг ожили и послушно срослись, а по всему телу пробежала горячая волна и тысячи иголочек вонзились в плоть, я ощутил долгожданное облегчение.

А потом рухнул в самые нежные и самые желанные объятия, какие человек в состоянии вообразить. Нетерпеливо и яростно бросился навстречу шторму, словно вгоняя в вену инъектор со снадобьем.

Мир вобрал меня, а я вобрал мир. Я снова был могучим, и сразу почувствовал так много и так ясно, что набор чисто человеческих чувств показался мне серым и убогим.

Я чувствовал, как корабль радуется мне. Я чувствовал, как вместо тусклого аварийного освещения повсюду вспыхивает ослепительный дневной свет. Как тысячи людей подключаются ко мне и кораблю, выплескивая в сеть всю свою сущность. Как возникают в пустоте и крепнут вокруг корабля-меня-нас силовые поля и мы без сожалений расстаемся с беззащитностью. Я увидел, как висят в пустоте далекие звезды и близкие корабли союза, и видел множество нетленных, медленно замыкающих союзную армаду вместе с нами в глухую сферу.

Впрочем, «видел» – это неточное слово… слишком слабое. Бесполезное это дело – описывать словами чудо.

Надеюсь, что смогу вырваться из твоих объятий, лучший из кораблей и злейший из кораблей. Мечта любого звездолетчика и его притягательное проклятие. Рок.

Я даже знаю, что я сделаю в ближайшие часы.

Сначала я ненадолго вернусь в тусклый человеческий мир, оседлаю дурацкий примитивный механизм на двух колесах и в компании троих таких же как сам жалких балбесов вернусь к головным рубкам. Балбесы разбегутся по своим операторским точкам, а я войду в капитанскую. И снова стану настоящим капитаном, для которого экипаж и корабль – просто частичка целого.