Смерть императора

Парфянские лучники, как и предполагал Приск, атаковали первыми. Но от железного града римляне закрылись щитами (Приск построил их плотнее обычного: тогда как в обычном построении положено было по три фута на легионера, он же поставил их щитом к щиту, наружу торчало лишь жало пилума). К тому же ноги у стоявших в первой шеренге были в поножах, а правая рука – в специальной защите – как во время Дакийской кампании. Опыт, вынесенной из Северной кампании, пригодился здесь, в песках Востока. Между шеренгами – так же против обычных шести футов – Приск сократил интервал. На возвышенностях Приск поставил метателей дротиков – чтобы те смогли достать парфянских всадников, когда те очутятся близ римской пехоты. Пока третья и четвертая шеренги метали дротики, первая и вторая, взяв пилумы обратным хватом, сдерживали нападавших. Особенно боялись неприрученные кони (а таких было немало), шарахавшиеся от римлян, лишь только видели блеск нацеленного им в морды сверкающего железа.

В итоге после железного ливня один или двое были легко ранены и даже не ушли из строя. Дротиками удалось сбить с коней десятка два или чуть больше – огонь парфяне вели недолго. Расстреляв весь запас стрел, парфянские легкие всадники ринулись назад – к стоявшим в отдалении верблюдам. Но тут их ждало разочарование – на обоз успела налететь римская кавалерия, перебила обслугу и охрану верблюдов и увела тех к себе в лагерь. Лучники пытались атаковать – вооруженные лишь мечами, – однако тут против римской конницы у них не было никакого преимущества, и через четверть часа все они кинулись врассыпную. Многих догнали и убили, но часть рассеялась и тем самым спаслась.

После такой неудачной атаки (мягко еще сказано) настал черед катафрактариев сказать свое слово – часть из них пошла в лоб, часть решила окружить римскую пехоту. Глядя на эти железные машины, несущиеся на римские порядки, невольно сжималось сердце, а рука сама натягивала повод, дабы развернуть коня. Однако выставленные против катафрактариев ветераны устояли. Тут римляне применили следующий прием – плотное построение не давало катафрактариям прорваться. Пехотинцы, каждый упершись плечом в свой щит, – сопротивлялись напору всадника. Вооружил Приск первые две шеренги не пилумами, а копьями. Вторая шеренга подпирала первую – не позволяя отступить и на шаг. Скальный берег – вот что встретило накатившуюся парфянскую волну. Но если две первые были недвижны – то третья метала пилумы во всадников. Четвертая тоже – поверх голов. Иногда в катафрактария попадало сразу два или три пилума. Когда на катафрактариев сыпались пилумы, зачастую наконечники, если не пробивали броню, то застревали в ней, и тяжелые пилумы тянули всадника из седла. Одновременно стреляли машины, выстроенные сразу за пехотой. При этом восьмые и первые в контуберниях изготовились, как только ринутся на них катафрактарии, – отступить – и пропустить их в открывшиеся проходы. Таким образом, часть тяжелых парфянских всадников будто уперлась в скалу. Кони здесь падали – и их, и всадников били копьями. В то время как часть прорвалась – тут и в спину посыпался град пилумов. Но скакали они по замаскированным рвам – где на тонкие доски насыпан был песок, всадники проваливались в эти рвы и рушились на землю, где их добивали. С этим подкопом постарались фабры Малыша – они рыли траншеи всю ночь и сейчас, вымотанные, отсыпались в лагере. Ну что ж, теперь задача Приска сделать так, чтобы их сон не стал последним. Лишь немногим удалось прорваться – и тех встретили специально обученные отряды пехоты – пока одни накидывали ременные петли на опасные контусы всадников и хватали их коней за удила, другие попросту стаскивали закованных в броню бойцов на землю и не давали подняться.

Приск то и дело ловил себя на том, что хочет ринуться в битву и сам орудовать спатой и ссаживать бронированных чудищ на землю. Но он осаживал себя. И надрывал голос, отдавая команды. Это было самое трудное – не полезть самому сломя голову вперед. А следить за тем, чтобы нигде не прорвался строй. Чтобы машины посылали в парфян свои камни непрерывно, чтобы конница, вернувшись за построение пехоты из своего дерзкого рейда, не попала под удар прорвавшихся всадников. А потом вдруг железная волна спала, исчезла, и Приск отдал последний приказ в этой битве – догонять беглецов и пленить. Или убить.

Пленных оказалось немало. Еще больше – павших парфян. Лишь сам Санатрук с небольшим отрядом сумел бежать с поля битвы – остальные же либо полегли близ Ктесифона, либо попали в плен.

* * *

Вечером, в своей палатке, на время ставшей палаткой командующего, Приск собственноручно писал письма. Первое Траяну – об одержанной победе. Второе – Адриану. Опять же о победе. Жарче этой радости он никогда ничего не испытывал. Если существуют где-то Элизийские поля, то счастливцев-героев в тех садах и прохладных равнинах должно постоянно охватывать это ни с чем не сравнимое чувство – хмельная бушующая радость от того, что ты непросто победил – ты создал свою победу.

* * *