Смерть империи

«Я считаю, что миссис Тэтчер права. Можно найти много оправданий, даже оснований, чтобы ничего не делать, но дальнейшая эволюция Советского Союза в направлении открытости и демократии — в интересах Запада. У наших лидеров, если они не откликнутся, нет просто ума или мужества или обоих качеств сразу Помощь, конечно же, должна быть направлена и привязана к определенным проектам или объектам. Но нам следует создать весьма существенную программу для поддержки и направления проводимых здесь реформ».

Имелись, конечно, разумные основания не вкладывать средства без разбора — и я указал леди Тэтчер на некоторые из них, — но в основном она была права. Однако этим оправдывалось нежелание разворачивать программу помощи, и такого рода доводы могли победить, Для этого мы должны были бы работать с Горбачевым (и Ельциным) и создать такую международную структуру, которая позволила бы эффективно перестроить советскую экономику и помогла бы Горбачеву принять правильные решения, которые он мог бы преподнести общественности. Явлинский был прав. Деньги — не главное, но придет время, когда они потребуются.

Возможности явно существовали. Но я не был уверен, что ими воспользуются. Хотя президент Буш сочувствовал Горбачеву и взялся поддерживать его политически, не похоже было, чтобы он готов был пойти на создание международной структуры, которая помогла бы Советскому Союзу стать конструктивным партнером в мировой экономике. Буш не видел своей ведущей роли в формировании будущего и потому занял выжидательную позицию: пусть Горбачев сам ищет ключи к реформам, а он будет лишь время от времени бормотать слова поощрения или укоризны, тщательно избегая каких–либо обязательств.

В мае–июне 1991 года я усиленно старался обнаружить в политике Горбачева свидетельства перемен, которые могли бы убедить мое правительство, что нам выгодно попытаться помочь Горбачеву найти конструктивные ответы на его проблемы.

Предупреждение, которого никто не слышал

Горбачев работал над тем, как вести себя с «семеркой» в Лондоне, когда в законодательном органе страны был предпринят очень странный маневр. Семнадцатого июня премьер–министр Валентин Павлов потребовал, чтобы Верховный Совет наделил его чрезвычайными полномочиями, которыми до тех пор пользовался только президент. В ответ на заданный вопрос он сказал, что не обсуждал этого с Горбачевым. Собственно он потребовал себе власть, какой пользовалось высшее должностное лицо, даже не обсудив этого с ним.

Павлов выступал на открытой сессии Верховного Совета, и ее тут же сделали закрытой. Его поддержали председатель КГБ Крючков, министр обороны Язов и министр внутренних дел Пуго,

Горбачев обладал достаточной властью — он мог назначать и смешать таких чиновников, но тут в ответ на просьбу Павлова он лишь заявил, что не поддерживает ее. Некоторые советские обозреватели считали, что он был тайным инициатором этого маневра по причинам, которых никто не мог объяснить. Зная, как ревниво он относится к своей власти, я сомневался, что он стоит за всем этим, тем не менее я не мог найти объяснения его бездействию. Я обсуждал это с советскими политическими деятелями, журналистами и коллегами–дипломатами, и ни у кого, похоже, не было правдоподобного объяснения. В поисках ответов на этот вопрос я пригласил 20 июня на обед нескольких политических деятелей, включая мэра Москвы Попова (который, подобно Ельцину, только что победил на выборах).

В ту неделю Ельцин был в Вашингтоне. Он был только что избран президентом РСФСР, хотя еще не вступил в должность, и ему была назначена встреча с президентом Бушем в Овальном кабинете на 20 июня, в четверг, в 10:00 утра.

Утром в четверг сотрудник канцелярии мэра позвонил мне и сказал, что Попов не сможет быть на обеде, но он хотел бы заехать до этого, чтобы попрощаться, так как у него может не быть другой возможности увидеться со мной до моего отъезда из Москвы, назначенного на начало августа, Я сказал, что готов встретиться с ним в полдень, а обед был назначен на час дня.

Попов быстро приехал, и мы прошли в библиотеку Спасо—Хауз. Дворецкий принес поднос с напитками, но мы оба попросили кофе. Я поздравил Попова с победой на выборах, а он спросил, что я намерен делать после отъезда из Москвы. Дворецкий закрыл дверь, и тогда Попов достал лист бумаги и, продолжая говорить, что–то написал на нем, затем передал листок мне. Там крупным, характерным для русских неровным почерком было написано:

ГОТОВИТСЯ ПОПЫТКА СНЯТЬ ГОРБАЧЕВА. НАДО СООБЩИТЬ БОРИСУ НИКОЛАЕВИЧУ.