Смерть империи

Одни придерживались того, что советский строй все время был генетически обречен на небытие, поскольку его и создали, чтобы не допустить именно такую перемену, которая могла бы вдохнуть жизнь в этот строй. Хотя, как считали мои собеседники, ни один политик не сумел бы полностью уберечь это строй; большинство охотно называли политических деятелей, которые — своими решениями — ускоряли его развал. Другие полагали, что возможность преобразовать Советский Союз в современную демократию была упущена, и указывали свои кандидатуры на роль того, кто несет наибольшую ответственность за это.

Относительно ключевой фигуры мнения разделились между, по крайней мере, пятью претендентами: кое–кто назвал украинского президента Леонида Кравчука, кто–то — российского президента Бориса Ельцина, еще кто–то — советского президента Михаила Горбачева или председателя КГБ Владимира Крючкова. Наконец, один или двое обратили эту честь (или вину) в прошлое, назвав Леонида Брежнева.

Каждый, отвечая, приводил обоснованный довод. Мэр Москвы Гавриил Попов и Александр Яковлев указали на Кравчука, потому что его стараниями Украина пришла к полной независимости, что лишило всякий возможный союз необходимейшего компонента: без Украины, утверждали Попов с Яковлевым, союз не работоспособен, поскольку весьма велико различие в размерах между Россией и любой из остальных республик. Для создания определенного баланса в федерации или даже в конфедерации требуется наличие хотя бы одной составной части промежуточного размера.

Другие, как, например, Анатолий Собчак и Константин Лубенченко, последний спикер Верховного совета СССР, с подобной логикой не согласились. Россия, Беларусь, страны Средней Азии и, вероятно, одна–две из Закавказья, доказывали они, могли образовать жизнеспособный союз и без Украины. Незаменима была лишь одна республика, и это — Россия. Следовательно ключевой фигурой был Ельцин. Не сговорись он тайком с лидерам и Украины и Беларуси образовать Содружество независимых государств, можно было бы всем на пользу слепить какую–то форму конфедерации.

«Нет», — заявили другие, в том числе Владислав Старков и Сергей Станкевич, посчитавшие, что добровольно передать республикам такую власть, какой требовали их руководители. Горбачеву помешали его упрямство, неспособность постичь движущую силу национализма, приверженность опороченному социализму и авторитарные черты в характере. Короче, провалы его руководства обусловили крах возглавляемого им государства, и ни одна политическая фигура не в силах была это государство спасти.

Анатолий Черняев, навсегда преданный свое му боссу, не сказал бы ничего подобного. Он считал, что союзный договор был бы подписан, если бы в августе путчисты не попытались захватить власть. Из чего следует, что ключевой фигурой был Владимир Крючков. Он, в конце концов, подготовил путч, и никто не сумел бы сделать этого без его помощи.

Старков, назвавший главным виновником Горбачева, заметил также, что во многом ответственность с ним разделяет Леонид Брежнев: это он, будучи советским руководителем, заложил основы для краха, отмахнувшись от экономических, социальных и этнических проблем страны и позволив местным «мафиям» в обличье Коммунистической партии наложить железную лапу на власть во многих союзных республиках.

————

Разделились мнения и при ответе на мой вопрос о решающем для краха СССР событии.

Российский президент Ельцин назвал таковым крушение Берлинской стены в ноябре 1989 года. Как выразился он позже в мемуарах, прибегнув к характерной гиперболе: «СССР пришел конец в тот момент, когда первый молот проломил Берлинскую стену». Впрочем, в 1990–ом и начале 1991–го он так не считал, мысль, похоже, оформилась у него позднее в результате ретроспективной оценки.

Бывший советский премьер–министр Рыжков счел решающим событием провозглашение независимости российским парламентом в июне 1990 года. После этого ничто уже не могло помешать сползанию к развалу. Стоило России заявить о себе как о суверенном государстве меньших размеров, чем Советский Союз в целом, как разрыв союза делался неизбежен: другим республикам попросту ничего другого не оставалось, как самим сделаться суверенными. Позиция формального подчинения России оказалась бы политически беззащитной.

Иван Лаптев обратил внимание на согласие Центрального Комитета с образованием самостоятельной российской Коммунистической партии летом 1990 года. Когда верх в новой российской компартии взяли партийные консерваторы, это настолько поляризовало КПСС, что продвижение к необходимым реформам сделалось невозможным.

Другие, включая бывшего советского министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе (судя по его речи при отставке), к определяющему событию отнесли Горбачевский «уход вправо» осенью 1990 года. Горбачев, отрекшись от соглашения с Ельциным претворить в жизнь Шаталинскую программу и сформировав правительство с опорой на силы, впоследствии его предавшие, осенью 1990 года соорудил подмостки, на которых и была разыграна драма следующего года.