Тем не менее, при соблюдении, хотя бы частичном, новых правил, населению предоставлялись избирательные права, каких не бывало за всю советскую историю. Даже если бы большинство кандидатов были от Коммунистической партии, им все равно пришлось бы соперничать за голоса, а если голосование тайное и поданные бюллетени подсчитываются честно, то лица, доверием населения не пользующиеся, могли проиграть.
Избиратели, стремившиеся быть в оппозиции к «строю», получили в свое распоряжение еще одно мощное орудие. По правилам, побеждал кандидат, набравший не просто больше голосов, а большинство из поданных голосов, избиратели же могли сказать «нет» всем внесенным в списки кандидатам. Следовательно, если партия брала под контроль процесс выдвижения кандидатов и выдвигала тех, кто доверия не внушал, их можно было забаллотировать. Советские избиратели получали возможность, о какой американцы могли лишь мечтать: право голосовать «против всех указанных» и тем навести порядок.
Подлинность перемен явно оказывалась в зависимости от двух вопросов, ответов на которые пока не было: во–первых, станут ли выборы свободными или будут по–прежнему проводиться под надзором аппарата Коммунистической партии, как и «выборы» в прошлом, а во–вторых, окажутся ли избирательные комиссии, осуществляющие подсчет голосов, не зависимыми от партийного аппарата.
Я был убежден, что Горбачев добьется, чтобы кое–какие перемены оказались подлинными, ясно, однако, что самым большим препятствием для предлагавшихся им реформ станет крепко окопавшаяся партийная бюрократия, Если генсек намеревался следовать реформам, сохраняя при этом минимум безопасности в отношении своего поста, ему следовало создавать уравновешивающие институты, балансы власти.
Новый Съезд, похоже, задуман был именно с такой целью: ему предстояло вынудить косных партработников подчиниться тайному голосованию. Учитывая тогдашнюю популярность Горбачева у населения, можно было ничуть не сомневаться, что новый Верховный Совет изберет его председателем, независимо от степени демократичности выборов народных депутатов. Будучи же избран, Горбачев уже не так–то легко, как Хрущев, мог быть смещен враждебной кликой в партийном руководстве.
Реформаторы и население в целом сожалели, что Ельцин был отвергнут съездом партии, но многие интеллектуалы считали его политическим интриганом, доверять которому не стоило. И они гораздо больше винили Лигачева, чем Горбачева, за анти-Ельцинское решение на партийной конференции. По сути, как только Горбачев вышел вперед с осуществлением реформ, Ельцин стал выпадать из внимания общественности.
Проведенный в конце 1988 года опрос показал, что 55 процентов населения считают Горбачева достойным титула «Человек Года», Только 4 процента голосовали за Ельцина. Казалось, Горбачев наконец–то вышел на передний край радикального реформирования, оттеснил в сторону (хотя и не убрал совсем) консерваторов вроде Лигачева с Чебриковым и приступил к осуществлению своей программы демократизации. В том же, что экономику лихорадило и увеличивался дефицит всего, население винило правительство Рыжкова и партийных аппаратчиков, но не Горбачева.
Ропот, кое–где националистически окрашенный, доносился с окраин империи. Фактор тревожный, но, как казалось Горбачеву под конец 1988 года, вполне управляемый.
В любом случае, внешняя политика становилась его сильнейшим козырем. Начинали накапливаться ощутимые достижения, и в тот год они все еще пользовались внутри страны всеобщей поддержкой.
VI «Общие интересы человечества»
Эдуард Шеварднадзе, июль 1988 г.
Егор Лигачев, август 1988 г.
Михаил Горбачев в Организации Объединенных Наций, 7 декабря 1988 г.