Смерть империи. Американский посол о распаде СССР

Через несколько часов меня уведомили о принятом решении: никого из Соединенных Штатов для представительства не направлять, а поручить мне представлять президента США на похоронах. Для меня, разумеется, это было честью, какой можно было только гордиться, и все же я не мог не задаваться вопросом, не диктовалось ли такое решение неуместной заботой о Горбачевском эго. Выявил ли я опасную склонность Вашингтона вложить слишком много в отдельную личность? Я надеялся, что нет, но совсем отделаться от такой мысли не мог.

В воскресенье, 17 декабря, мы прилетели обратно в Москву и прямо из аэропорта направились ко Дворцу молодежи, где был выставлен гроб с телом Сахарова. Температура (по Фаренгейту) стояла намного ниже нуля, однако огромная цепочка людей, стоявших по нескольку в ряд, вытянулась по Комсомольскому проспекту на много кварталов. Большинству приходилось часами стоять, прежде чем увидеть зал в траурном убранстве. Нас как официальных иностранных представителей пропустили в начало процессии. Глубоко трогательная картина предстала перед глазами.

Гроб с телом Сахарова покоился на приподнятом постаменте в центре большого зада, где обычно устраивались выставки. Со всех сторон он утопал в цветах, и каждый проходивший добавлял еще и еще в этот и без того огромный, но аккуратный цветочный холм. Мы прошли мимо открытого гроба, замерли в молчаливой молитве и обратились со словами соболезнования к Елене Боннэр, его вдове, и другим членам семьи. Затем я отошел назад и встал, обозревая всю картину.

Проходили, разумеется, люди всех возрастов, но количество молодых было поистине замечательно. Какую бы ненависть ни вызывала деятельность Сахарова у полицейских, генералов и наймитов Коммунистической партии, ясно было, что он завоевал сердца (и, я надеюсь, умы) тех, от кого больше всего зависело будущее страны; образованной молодежи. Рыдания мешались с шарканьем ног людей, медленно проходящих мимо гроба. Вместе с цветами многие оставляли написанные от руки записки, иные величиной с плакат. Почти на всех варьировалась одна из трех тем: «Простите нас, Андрей Дмитриевич», «Больше никогда!» и «Прекраснейшему цветку русской интеллигенции».

На следующее утро тело Сахарова было выставлено для прощания в Академии наук СССР. Прибыли Горбачев и другие крупные деятели партии и правительства и расписались в книге соболезнований, Расписался и я вместе с другими иностранными представителями. Торжественные похороны, между тем, были назначены на вторую половину дня. Елена Боннэр настояла, чтобы церемонии проходили в месте, куда мог попасть любой желающий; ни одно сооружение не было настолько велико, чтобы вместить всех, кто скорее всего проявит интерес, поэтому траурную церемонию, несмотря на минусовую температуру, решили провести на открытом пространстве близ московского стадиона Лужники.

Было объявлено, что похоронная церемония продлится с 13 до 14 часов, затем в 15 часов состоится погребение на Востряковском кладбище. По просьбе Елены Боннэр, на кладбище отправлялись только члены семьи и близкие друзья, поскольку оно было слишком мало, чтобы вместить громадную толпу.

* * *

Мы с Ребеккой, сопровождаемые Татьяной Волков – Гфеллер, одной из способнейших сотрудниц политического отдела посольства, отправились на похороны сразу после полудня. Мы понимали, какая огромная толпа соберется, и хотели иметь в запасе побольше времени, чтобы занять место получше. И все же мы представить себе не могли этого людского моря, затопившего Лужники. Я поначалу подумал, что служба будет проходить на стадионе (в объявлении особой ясности не было), однако нас направили через открытое пространство, уже заполненное десятками тысяч людей, Мы пробирались сквозь толпу, поскольку я знал, как важно семье знать, что я присутствую. Люди узнавали нас, любезно уступали дорогу, направляя к огорожен ному прямоугольному участку примерно в четверть акра, где установили платформу для гроба, еще одну, побольше и повыше, для выступающих и несколько рядов стульев. Когда мы приблизились к огороженному месту, я с удивлением заметил маршала Ахромеева в полной форме, скромно стоявшего в толпе. Наши взгляды встретились, мы раскланялись, однако он не сделал попытки подойти поближе.