Смерть инквизитора

И это, и все другие преступления у Шаши всегда социальны. Они обнажают нравственный кризис всего общества. Сражаясь за власть, государственные учреждения давят тех, кто путается под ногами. Шаша, казалось бы, тоже «путается». Скандалы вокруг его книг — первое тому подтверждение. Однако его запальчивость, впрочем как и его сухость, — не просто авторские эмоции. Это — интонация адвоката. Шаше важнее восстановить справедливость, нежели покарать виновных, а потому позиция адвоката ему подходит как нельзя лучше. Суд, юриспруденция, адвокатура — важнейшие его метафоры. Они пронизывают все произведения настоящего сборника, делают «институциональным» сам текст произведений Шаши. Дворец Правосудия — воображаемый, не исторический — вот то ведомство, из которого Шаша атакует коррупцию, мафию, политические партии.

«Открытые двери» (по объективным обстоятельствам оставшиеся за пределами сборника), «Исчезновение Майораны», «Ведьма и капитан» построены как судебное разбирательство. Вначале — обильное цитирование следственных материалов: от служебной переписки и «жареных» газетных фактов до выдержек из Мандзони и Пиранделло. Затем, один за другим, выступают свидетели по делу (как в «Смерти инквизитора»). Наступает черед рассказчика — то частного сыщика, внештатного следователя по делу («Египетская хартия»), то адвоката («Ведьма и капитан»), то прокурора, ревизующего историю («Открытые двери»). Далее следуют тщательно документированные версии преступления — чаще всего взаимоисключающие, которые завершаются версией самого Шаши — открытой, требующей читательского соучастия. В «Смерти инквизитора», «Ведьме и капитане» Леонардо Шаша — следователь, прокурор и адвокат де-факто — разбирает и пересматривает дело неправого суда, судей де-юре. Не имеет значения, что «дело» закрыто где тридцать, где триста лет тому назад: справедливость не знает срока давности.

Своими социокультурными детективами Шаша открывает во Дворце Правосудия одну из важнейших констант итальянской истории, и словом, и мыслью восходящей к отлично разработанной юридической традиции Римской империи. Адвокат в итальянской традиции — посредник в отношениях народа с государством; он может быть правым, левым, радикалом, консерватором, но он не может не быть демократом. И Джанни Аньелли, один из совладельцев крупнейшей в стране газеты, и основоположник футуризма Филиппо Томмазо Маринетти носили прозвище Адвокат. Кажется, по той же традиции Паль-миро Тольятти занимал пост министра юстиции. Наконец, не случайно из всех произведений Анатоля Франса Шаша перевел на итальянский «Прокуратора Иудеи» — рассказ о том, как правосудие на заре новой эры разошлось с правдой истории. В комментариях читатель найдет всевозможные реалии, связанные с этой темой: понятия, восходящие к истории юриспруденции («адвокат дьявола»), имена знаменитых юристов (Фариначчи).

Где бы ни происходили описанные у Шаши события — в Милане ли, в Неаполе, — нельзя не заметить особой тяги писателя ко всему сицилийскому. Первая книга Шаши была о Сицилии («Сицилия и ее сердце», 1952). Ракальмуто, родному городку писателя, посвящены «Церкви Регальпетры» (1956; последнее, по точному замечанию Е. Костюкович, — «псевдоним» Ракальмуто). Одно из первых переведенных у нас произведений Шаши называлось «Сицилийские дядюшки» (1958; точнее — «Сицилийские родичи»). Впоследствии Шаша занимался Сицилией как историк культуры, этнолог и фольклорист. Появились его книги о выдающемся итальянском драматурге и прозаике Луиджи Пиранделло («Пиранделло и Сицилия», 1960), альбом со скрупулезнейшим религиеведческим исследованием «Религиозные праздники Сицилии» (1965), глоссарий сицилийских пословиц (1982). «Сицилия как метафора» — не только эссе Леонардо Шаши, эпизод творческой биографии, но сквозная тема всех его книг.

Быть сицилийцем и быть итальянцем не одно и то же. И дело далеко не в сицилийском диалекте, на котором существует свой театр, поэзия, художественная проза. Сицилия — культурно и географически обособленный мир, историческое место встречи итальянского «запада» и арабского «востока», провинция в прямом и переносном смысле. Тонкий знаток испанских философов культуры (Унамуно, Ортега-и-Гассет, Эухенио Д’Орс), Шаша последовал их совету переосмыслить провинциальность, к ее же выгоде. Вслед за «Испанией как метафорой» появилась «Сицилия как метафора». Сицилийский мир был превращен у Шаши в модель мира, сицилийские генеалогии — в человеческий род.