Смерть инквизитора

Все были верхом — на скакунах под богатыми седлами и попонами — от инквизитора в горностаевой мантии и митре до монахов. Похоже, монахи на лошадях представляли собой нечто невиданное, новшество, до слез растрогавшее народ, по мнению Матранги, контрастом между изящным убранством лошадей и грубошерстным сукном мешковатых ряс, надетых на монахов. Но сицилийский народ, как мы знаем, никогда не был склонен умиляться смирению и бедности монахов, и в те времена у него имелись другие причины для слез. Мы не хотим сказать, что в его слезах была повинна эта трагическая буффонада, что он оплакивал несчастных осужденных, которые шли с веревками на шее, и брата Диего Лa Матину, которого должны были сжечь живым: тогдашняя толпа, жестокая и полная предрассудков, была на это не способна; на случай же, если бы в ком-нибудь шевельнулась просто ли жалость или сочувствие преступникам и он бы его неосмотрительно выразил, в толпе реяли, под стать бумажным змеям, шпионские уши.

Итак, народ осыпал фра Диего проклятиями и убеждал покаяться. Он продолжал отвечать с дерзостию и умножил злословие; причем характер злословия должен был произвести впечатление, раз неоднократно возникала необходимость обуздывать его и вставлять ему кляп. Страшная гротескная сцена — тюремщики, которые все время наготове с уздой (вероятно, своего рода конскими удилами) и кляпом, поскольку предосторожность никогда не бывает излишней.

Процессия достигла амфитеатра на соборной площади, и на балкон архиепископского дворца вышел дон Педро Мартинес Рубио, архиепископ Палермский и Председатель королевского суда, с лицом, уверяет Матранга, сияющим от удовлетворения красотой и порядком разворачивающегося праздника. Как всегда бывает, в ложи поднялось больше людей, чем было предусмотрено: в Сицилии по сей день, будь то на публичных или семейных торжествах, официальные лица и друзья непременно превосходят числом все ожидания и нередки случаи, когда обрушиваются ложи и проваливаются полы. Герцог Альба по прибытии вице-королем в Палермо сразу прослыл человеком с дурным глазом, поскольку за секунду до того, как он должен был ступить на ожидавшие его сходни, те рухнули в море и много народу утонуло. Возможно, памятуя о роковой славе своего соотечественника, монсеньор де Лос Камерос уже перед самым началом позаботился о том, чтобы ложи укрепили дополнительными опорами. Это потребовало времени; но вот наконец инквизитор дал знак доминиканцу Пьетро Мартире Лупо, выбранному читать протоколы. Правда, бесцеремонная толпа так шумела, что слышать его могли лишь те, кто сидели близко к нему.

Началось чтение протоколов. Преступники, один за другим, выходили вперед и выслушивали, по большей части не понимая, перечень своих прегрешений и приговор. Одновременно дамам, заполнившим ложу, подавался подобающий завтрак — не знаем, подобающий щедрости и величию души инквизитора, угощавшего завтраком, или положению дам, или часу, месту церемонии. А для благородных мужей усиленно работали буфеты. Но время шло, церемония затягивалась, и монсеньор де Лос Камерос распорядился перейти от меньших преступников к главному.

Фра Диего, как сидел привязанный на стуле, был перенесен носильщиками вперед. Шум толпы неожиданно смолк. Невероятным было внимание, с каким каждый перечисление его кощунственных злодейств и еретических суждений слушал, кои его разбойничий и упрямый вид и наглое чело весьма подчеркивали. Картина, вызывающая у нас, как людей свободных и земляков фра Диего, трепетное чувство гордости. Во рту приговоренного наверняка в эти секунды был надежный кляп — иначе он бы во всеуслышание выразил читавшему и суду свое презрение.

Тут следует сказать, что чтение протокола состояло в простом перечне прегрешений, как предписывал Верховный трибунал испанской инквизиции. Предосторожность, которую специалист священного трибунала по процедурным вопросам объяснял так: