Смерть, йогурт и запорожец! Сборник

Виталий Кириллов Смерть, йогурт и запорожец! Сборник

От станции к станции

   – Слушай, извини… Возможно, я лезу не в свое дело, но я каждый день наблюдаю за тем, как ты ездишь на метро от станции Бульвара Дмитрия Донского до станции Менделеевская. С тобой все в порядке?

      – Да, все хорошо…

      – По голосу не скажешь. Что-то случилось?

      – Ты действительно хочешь услышать?

      – Если ты не против.

      – Хорошо, итак…

      Я поднимаюсь в шесть утра. Чищу зубы. Ем любимый омлет и пью стакан апельсинового сока. Одеваюсь и иду к метро Бульвар Дмитрия Донского, чтобы доехать на метро до станции Менделеевская. И так каждый день. От станции к станции. Бесконечно, пока не умру. Ни о чем не думая, я выполняю одни и те же действия, чтобы не забыть тот маршрут, по которому мы с моей любимой катались, когда нам было грустно…

      – Прости, что перебил. Она умерла?

      – Нет. Все намного хуже, потому что ее никогда не существовало. Она призрак моего больного разума. Однако я выздоровел, и она исчезла. На моем месте многие бы обрадовались, но не я. Я хочу снова заболеть, чтобы снова взглянуть на ее голубые глаза и коснуться рук, чтобы сказать ей, что ее люблю.

      – Ты влюбился в галлюцинацию?

      – Да… Эта галлюцинация реальнее любой реальной любви. И доктора лишили меня этой любви. Теперь я страдаю от бремени здоровья. Хочу снова заболеть и снова любить.

      – Как ее звали, вашу любовь?

      – София…

      – Красивое имя. Что ж я бессилен. Быть может, вам никто не поможет…

      – Я знаю, поэтому и катаюсь от станции к станции, чтобы сойти с ума и вернуть мою настоящую жизнь между этими станциями.

      – Удачи вам, думаю, что Бог вас не оставит. Он преподнесет вам сюрприз.

      – Думаете?

      – Уверен.

      Незнакомец оставил меня, а я побрел обратно домой около станции Бульвар Дмитрия Донского. Серый дом с серыми людьми. Я не испытываю ненависти к своим соседям. Просто их жизнь пуста, а моя еще пустее. Кто-то скажет, что мы сами творим свою реальность. Ложь и еще раз ложь. Единственная причина, по которой я еще живу, это моя София. София, которая растворилась между станциями, но я найду ее, обещаю. Когда-нибудь наступит момент встречи. Но теперь прогулка не более чем прогулка, как постоянное направление без конечной станции. Все равно не получится отпустить. Лишь игра без смысла, требующая смысла. И вот что я вижу сейчас?

      Блеклый свет от старого фонаря, который вот-вот рухнет и преградит мне дорогу. Свист ветра, заставляющего напевать шестую симфонию. Падающие кленовые листья. И рябь воды в луже. Стучитесь и вам откроют, но не открывают. Иногда хочется бежать куда угодно, но нет мочи. Больше нет смысла просить у врачей таблетки счастья, потому что таблетки – это слова беспомощной осени, ожидающей Моцарта. Моцарт исцелил Чайковского, который написал шестую симфонию, и, быть может, мне тоже повезет. Забываю представиться. Я неизвестный музыкант Борис Ростовский. И я больше не играю на флейте. Раньше я играл для Софии. Теперь Софии нет и нет флейты. Флейта – это тоже игра моего болезненного воображения. Воображение счастья и воображение несчастья слились в моем разуме и вычеркнули из нот нашу жизнь. Сделали ее счастливой, пахнущей болью. Боль в моих руках, в моих ногах, в моей груди, в моих губах, и больше мне ничего не надо, потому что я приду в квартиру, сниму с себя куртку, повешу шарф, положу шляпу, затушу сигарету, зайду в спальню и лягу спать. Надеюсь, мне приснится Чайковский и Моцарт, они пожмут мне руки и пожелают мне доброго пути. Однако в сказки я не верю, потому что я больше не вижу снов. Сны о Софии, которая сидит напротив меня в поезде метро. И говорит мне, что все хорошо, я рядом. Мы снова поедим до станции Менделеевская.

      И вот я лежу на кровати, слышу падающие из крана капли воды и мечтаю о Софии с закрытыми глазами. Однако тишина разрывает на части мою мечту. И мне не стоит умалять на коленях о том, чтобы она сказала бы хоть что-то. В тот момент я замираю навечно и оставляю все позади, и мой дух устремляется к белому свету. Бесчисленные руки хотят тебя остановить, но ты все равно летишь. Летишь, чтобы умереть. И все слова, сказанные человечеством за всю историю, не задержат на их станции, где им не суждено увидеть ее. Это мой дар и проклятие. И дело вовсе не в том, что ее нет. Нет, дело в том, что меня тоже нет. Есть только тот незнакомец, который задал мне вопрос, а я же на обочине дороги жизни. Там, где меня обнаружил этот незнакомец. Его вопрос – последний шанс, чтобы я доехал до станции. И лучше просто выслушать, чем советовать. Лучше дать человеку совершить выбор между настоящей любовью и любовью к выдуманному герою. Наверное, тот незнакомец был писателем, который влюбился в его историю героя и героини. И тогда писатель осознает, что он отпускает свою историю в жизнь, где ее прочтут читатели, которые собираются снова ехать на метро по своему маршруту от станции к станции. И так будет всегда, включая музыку в наушниках не Чайковского и не Моцарта, а музыку Alex Somers – Kimblings 2.

Животворящий крест